Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд

— И это ты называешь причиной для выпивки? — Брови начпрода удивлённо поползли вверх.

— В той армии я прослужил одиннадцать лет!

— Ну и что? — В голосе начпрода было столько твёрдости, что друзья поняли: водки он не даст даже по приказу Тарасенко.

— Но ты забыл, Иван, о том, что двенадцатый год я полностью прослужил в Красной Армии.

Иван обрадованно схватил Шехтинга за руку и потряс её:

— Ты уже почти русским стал… Таких, как вы, мало… — И он по очереди похлопал Шехтинга, Бендера и Хейдемана по плечу, а затем выдал им по бутылке водки.

Через пять минут все трое уже сидели в своей землянке, однако настроения не было, несмотря на то, что достали водку. Хельгерт лежал в лазарете, а Шнелингер и Григорьев уже никогда не сядут с ними за стол…

— Если бы не было войны, тебя сегодня демобилизовали бы. И превратился бы ты в служащего, у которого в кармане вместо служебной книжки лежит паспорт, — сказал Хейдеман Шехтингу.

— Да, я представляю себя чиновником где-нибудь в таможне или в адвокатуре.

— А я думаю, что, когда ты вернёшься на родину после войны, тебя будет ждать работа и поважнее. Как там сказал Иван: таких, как мы, мало…

— Мы выбрали правильный путь и, несмотря на то что ещё не так давно были военнослужащими вермахта, перешли на сторону Советской Армии, — тихо сказал Бендер. — Но ведь на такой шаг отважились очень немногие, буквально единицы. Немецкие коммунисты и антифашисты сражаются на своих местах, они есть даже в партизанских отрядах. Однако уполномоченные Национального комитета «Свободная Германия» рассчитывают на то, что к ним присоединятся сотни и сотни. А каков результат их работы? Солдаты вермахта отравлены идеями фашизма. Германским империалистам удалось ввести в заблуждение миллионы простых людей и мобилизовать их на эту преступную войну. Пропаганде и агитации, которыми мы занимаемся, почти никто не верит, и потому случаи перехода солдат вермахта на сторону Советской Армии, к сожалению, единичны. Немецкий народ нужно освободить извне, так как сам он не в состоянии сбросить с себя ярмо фашизма.

— Как сказал Добрушкин, это делает нам честь, — заметил Хейдеман.

— Честь? — Шехтинг задумался. — А вы помните, как мы сидели в окопах у Нарева? Помню, как-то вечером пришёл к нам Хельгерт, печальный какой-то. Начал говорить о чести. Как сейчас помню, он сказал мне так: «Шехтинг, старина, вам повезло в том, что вы, согласно гитлеровскому уставу, не имеете чести. Вся ваша честь заключается в том, чтобы не открывать рта».

— А вот сегодня нас объединяет честь в высоком понимании этого слова.

— Потом он начал расспрашивать меня о детях, а затем уронил голову на руки и заплакал.

— Я до сих пор никак не могу понять, как он, раненный, мог всё вытерпеть, — сказал Бендер.

— А мне непонятно наступившее на фронте затишье. — Хейдеман вынул из кармана лист бумаги. — Я прослушал несколько немецких радиопередач и кое-что записал. Вот, например: «Сводка за восьмое декабря: на территории Венгрии идут ожесточённые бои с противником по всему фронту. Девятого декабря: на фронте между Восточной Словакией и Курляндией продолжаются бои местного значения. Десятого декабря: на остальных участках Восточного фронта временное затишье…»

— Ну и как же ты такую обстановку оцениваешь?

— А очень просто: в Венгрии группа армий «Юг» вот-вот будет полностью разгромлена. Командование вермахта само своими скверно завуалированными сообщениями признает поражение.

— Ну а затишье на других участках Восточного фронта?

— Тут трудно сказать что-нибудь определённое: или русские готовят что-то серьёзное, или Адольф задумал что-то нехорошее.

— А почему бы ему и не использовать это затишье для неожиданного нападения? В Италии англичане не продвинулись ни на метр, на участке Западного вала янки наносят гитлеровцам удары.

— Неужели такие люди, как Кейтель или Гудериан, не понимают значения плацдарма на Висле и у Нарева?

Бендер покачал головой и сказал:

— Наш плацдарм под Барановой сам по себе является, можно сказать, идеальным исходным рубежом для большого наступления.

В этот момент в землянку вошёл Фриц Фаренкрог. Последние слова Бендера он услышал и, как бы продолжая его мысль, проговорил:

— Пора наконец взять курс на Берлин! Я мысленно уже вижу, как мы туда двигаемся.

— За это давайте и выпьем!

Хельгерт шёл очень медленно, однако ни на что не опирался даже тогда, когда спускался по ступенькам в командирскую землянку. Позади него шли Бендер и Фаренкрог.

Майор Тарасенко поднялся из-за стола.

Поднеся руку к козырьку, Хельгерт доложил:

— Товарищ командир, докладываю о возвращении. Задание, к сожалению, выполнить не удалось. Григорьев и Шнелингер погибли. — Голос у него был глухой.

Майор осторожно обнял Хельгерта.

— Вам было тяжело. С трудом, но могу представить, что вам за эти две недели пришлось пережить. — Эти слова были сказаны с участием, но без особого воодушевления.

Хельгерт поймал на себе внимательный взгляд май-ора.

— Расскажите всё подробно, чтобы мы могли извлечь из этого уроки. Скажите, что, по-вашему, помешало вам выполнить задание, товарищ Хельгерт?

— Во-первых, пилот несколько отклонился от курса. Во-вторых, правый мотор был повреждён осколком зенитного снаряда.

— По этой причине вы вынуждены были прыгнуть с парашютом, и Шнелингер получил серьёзную травму, — прервал Хельгерта майор. — Об этом мне уже докладывал Бендер.

— Я допустил ошибку, — продолжал Хельгерт, — когда повёл всю группу в госпиталь. К тому же я минут на десять отлучился от ребят. Если бы в госпиталь был направлен один Шнелингер, задание, возможно, удалось бы выполнить.

— Скажите, вы случайно не задумывались над тем, почему в госпиталь неожиданно нагрянули жандармы? — спросил майор.

— Об этом я как-то по думал.

Майор немного помолчал, а затем тихо сказал:

— Вы же получили распоряжение побеспокоиться перед отправкой о том, чтобы у всех участников операции на руке были сделаны татуировки, свидетельствующие о группе крови.

Бендер и Фаренкрог быстро переглянулись.

— Получил.

— Тогда почему же вы не выполнили этого распоряжения?

— А потому, что с татуировкой нас первый же советский патруль поставил бы к стенке.

— Прежде всего они доставили бы вас в штаб.

— Возможно.

— Я не знаю, товарищ Хельгерт, как вы могли такое подумать! Наши так не поступают. — На виске Тарасенко билась жилка.

«Наши, — подумал Хельгерт. — Между нами и ими большая разница».

Бендер и Фаренкрог молчали.

— Я у вас не спрашивал совета, а вы сами не подумали, что это упущение может привести к роковой ошибке, — продолжал Тарасенко.