Збигнев Домино - Блуждающие огни

— Увидишь, все будет хорошо. — Он нежно обнял ее.

Вдруг она посмотрела на часы и вырвалась из его объятий:

— Анджей, мне надо бежать! Вот уже полчаса, как я должна быть на дежурстве. Ну и влетит же мне!

— Беги. Я зайду к тебе попозже. Заскочу в часть и приду в госпиталь проведать Копеца. Можно? Я должен тебе еще многое сказать.

— Хорошо, я буду ждать.

Она быстрым шагом направилась в сторону госпиталя. Он стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока девушка не скрылась за деревьями. Тогда Боровец взял со скамейки оставленный ею каштановый листок и пошел в часть.

В ту ночь они о многом поведали друг другу. Спали в палатах больные. Дремал в своем кабинете дежурный врач, а они все сидели и разговаривали. Только иногда Барбара ненадолго уходила на обход больных. Возвращаясь, заваривала крепкий чай, и они снова говорили.

— Нас в семье шестеро, — рассказывала она. — Четверо — три брата и сестра — моложе меня. Старше меня брат Юзек, который, как и ты, служит в армии, только он не кадровый военный, а призывник. Служит на флоте. Отец — железнодорожник, мама — домохозяйка. Все мы очень любим свою маму. Она вечно в делах, всегда чем-то занята — шьет, готовит, заботится обо всех и обо всем. Живем мы дружно. Только однажды родители всерьез рассердились на меня, когда я заявила им, что хочу быть медицинской сестрой: они мечтали, чтобы я стала учительницей. Почему у меня вдруг появилось такое желание? Наверное, с войны. Живем мы в одноэтажном домике на самой окраине Ляска. Есть небольшой садик.

Однажды, это было уже в конце войны, в нашем саду остановились советские солдаты. В полдень раздался страшный взрыв, за ним второй, третий. Это рвались бомбы. Бойцы в это время отдыхали под нашими яблоньками. Вот тогда я впервые увидела, как страдают и умирают люди. Многие из бойцов были тяжело и даже смертельно ранены. Щупленькая, обаятельная русская девушка-санитарка ловко перевязывала раненых, поила водой, как могла утешала их. Она ни на минуту не теряла самообладания. Я помогала ей. С тех пор и решила — буду медсестрой. И стала. Тяжело? По-всякому бывает. Но я чувствую, что необходима людям. Мечтаю стать врачом. Говорят, в Белостоке должен открыться медицинский институт, попробую поступить туда. Моника тоже хочет стать врачом. Сейчас она живет у нас. А вообще-то она из Браньска. Тогда, в Дрогичине, мы гостили у ее тетки. Я очень обиделась, что ты не пришел в кино. Не подумай, что я всегда такая плакса, но, когда пробило семь часов, а тебя не было, я расплакалась: и от обиды, и от стыда, но больше от страха, что я никогда тебя не увижу. Не знаю, почему я тогда так подумала, может, это ассоциировалось с тем раненым бойцом. Ведь этого было достаточно, чтобы понять, какая у тебя опасная служба. Всю ночь я не сомкнула глаз, была как в бреду. Видела тебя убитым… Перед моими глазами вставали сцены бомбежки нашего сада. Это была ужасная ночь. Утром я помчалась в госпиталь. Там уж наверняка знали бы, если бы кто-то из ваших был ранен или убит. К счастью, все оказалось кошмарным сном. От радости я бросилась на шею Монике и только, тогда поняла, что люблю тебя. Боюсь за тебя, очень боюсь. Ты уже, наверное, стрелял в кого-нибудь, может, даже убил? Это, должно быть, ужасно, Анджей, любимый мой? Если бы тебя… — Голос ее задрожал.

Он приник губами к ее руке. Девушка нежно гладила его по волосам. Потом он встал, допил оставшийся в стакане чай и, заложив руки за ремень, расхаживая по комнатке, начал рассказывать. Барбара слушала его не перебивая.

— Ты сказала, что это, должно быть, ужасно. Конечно, ужасно. Более того, это жестоко. Да, я стрелял в них. И стрелял для того, чтобы ранить или убить. Когда-то мне и в голову не приходило, что можно с такой легкостью выстрелить в человека… Стреляют со страха или из ненависти. Со страха стреляют вслепую, не целясь. Когда же человек ненавидит, он стреляет по цели. После того как я увидел вылезшие из орбит мертвые глаза родителей, сын которых обезумел от горя и страха, я стреляю в них только из ненависти. Не знаю, хорошо это или плохо, этично или неэтично, но я ненавижу их. У них была возможность искупить свою вину. Но они не воспользовались ею. Я им не судья в этом. И хотя меня тошнит при виде крови, трупов, но я стискиваю зубы и дерусь… Вот какой я у тебя… А родителей и родственников у меня нет. Когда-нибудь я подробно расскажу тебе о них. Кроме старого деда, который меня воспитал и который по сей день живет в деревне под Жешувом, и тебя, из близких у меня никого не осталось…

Бойцы были без оружия. У одного только Боровца висела на поясе кобура с пистолетом ТТ. Выехали они засветло, чтобы вернуться до наступления сумерек. А днем банда вряд ли отважится напасть на них. Село Мокрое было выбрано по двум причинам: во-первых, большое, во-вторых, со смешанным шляхетско-крестьянским населением. Кроме того, отсюда был родом один из бойцов Боровца — капрал Канюк. Решили, что его присутствие облегчит агитбригаде задачу — растопит первый ледок недоверия.

Украшенные зелеными ветками машины подъехали к школе как раз в тот момент, когда из костела повалил народ. Бойцы достали музыкальные инструменты и заиграли польку. Тут же на школьной спортплощадке закружились, поднимая пыль, первые пары зеэмповцев. Празднично разодетая толпа плотным кольцом окружила танцующих. Пожилые, степенные крестьяне и их жены глядели на них со снисходительно-благожелательной улыбкой, а у принарядившихся местных парней и девчат ноги сами шли в пляс. Люди не очень-то понимали, откуда пришло в их село нежданное веселье, но все это им было явно по душе.

Капрал Канюк подал знак музыкантам и, когда те прекратили играть, легко вскочил в кузов грузовика, так, чтобы его все видели. Его, конечно, все узнали. То тут, то там слышались радостные удивленные возгласы:

— Антек!

— Канюк-младший!

— Капрала ему дали!

— Привет, Тосек!

— За родителями надо бы послать. Они домой пошли, не знают, что сын здесь.

— Вот уж обрадуются!

— Миколай, глянь-ка, твой брательник!

— А мундир-то ему идет!

Капрал жестом утихомирил собравшихся.

— Позвольте мне сказать несколько слов, потому как догадываюсь, что вас удивляет, с чего это мы вдруг явились здесь с агитбригадой.

— Валяй, Тосек, только покороче.

— А я длинно и не умею.

Послышались одобрительные возгласы, кто-то даже робко зааплодировал.

— Ну так вот, чтобы было покороче. Как вы видите, здесь со мной мои товарищи — бойцы, а также девчата и парни в форме Союза польской молодежи. Мы все — члены СПМ и приехали к вам по инициативе повятового правления этой организации, приехали просто так, в гости, проведать вас…

— Но гостей-то обычно приглашают, а вы-то ведь без приглашения? — выкрикнул кто-то из задних рядов.