Збигнев Домино - Блуждающие огни

— А я около них и не верчусь, делают, ну и пусть себе делают.

— Как мать?

— С тех пор как они отсюда уехали, не знаю.

— Как это уехали, куда, когда?

— А ты что же, ничего не знаешь? Прошло уже месяца полтора, а может, и два. Лидка приезжала из Варшавы копать картошку. С каким-то парнем, одетым по-городскому, наверное с мужем. Побыли здесь несколько дней, а потом забрали мать и уехали, видимо обратно в Варшаву. Антоний их на станцию в Шепетово на телеге отвозил.

— Не знаешь, насовсем или нет?

— Должно быть, насовсем, потому что скотину продали, дом заколотили, а что смогли — взяли с собой.

— А как мать отнеслась к этому?

— Видать, довольна, раз поехала. А вообще-то это, может, и к лучшему, потому что одна как перст, она бы совсем извелась. Все время плакала. Сил не было смотреть.

— А этот Лидкин мужик что за тип?

— Городской, может, рабочий, а может, служащий. Вежливый такой.

— Шляхтич?

— Не разговаривал с ним, а так не поймешь.

— А Лидка?

— Барыня. По-городскому одета и даже говорит уже по-городскому.

— Обо мне спрашивала?

— Да как тебе сказать?..

— Да ты не крути, а говори как есть.

— Кляла тебя на чем свет стоит. Баба — она и есть баба.

— За что?

— За то, что хозяйство развалил, мать из-за тебя страдает, семью осрамил.

— Сука! За хама вышла, род загубила, а еще умничает.

— Я тоже так говорю.

— Что еще в деревне слышно?

— Да все по-старому, как и было.

— А обо мне что болтают?

— Разное. Боятся.

— Чего?

— Крови, говорят, из-за тебя слишком много пролилось. Столько уже лет прошло, как война закончилась, и люди хотят покоя. А с домом что думаешь делать?

— А тебе-то что?

— Да ходят тут слухи, вроде бы под школу хотят его взять. Пустой стоит, самый большой в деревне.

— Не выйдет. Кто тебе об этом говорил?

— Да приезжал тут один из повята и болтал об этом на собрании в гмине.

— Электричества, школы вам захотелось. Не бывать этому. Мордой не вышли. Как будто бы шляхта, а превратились в простых хамов. Кто тут у вас главный заводила?

— Откуда я знаю… Нет таких. Каждый сам по себе.

— Что, покрываешь их?

— Да я никуда не хожу, работы много. Осень была тяжелая, все время непогода и непогода. Не знаю, как с урожаем будет. Весна покажет.

— До весны мир еще сто раз может вверх ногами перевернуться, дурень, а у тебя в голове урожай, электричество, школа. До весны война начнется, как пить дать, понимаешь?

— Боже ты мой!

— Что, боишься?

— Как любой человек. Одна война еще не закончилась, а тут уже новая надвигается. Что же на этом свете творится?

— Да, творится. И слава богу, что творится. Того и гляди, Запад двинется и вся эта коммуна полетит к чертовой матери. Ну, я пошел, а ты запомни хорошенько мои слова: я еще вернусь сюда, в Валькову Гурку, и каждому воздам по заслугам, а особенно тем, кто с большевиками снюхался — живьем с них шкуру спущу. А на мой дом пусть не зарятся. Школы им, хамам, захотелось! А кто будет коров пасти, за свиньями ухаживать? Да, мир начал вверх тормашками переворачиваться.

И Рейтар исчез в темноте, оставив в избе перепуганного мужика.

Почти в середине Петковского лесного массива с давних пор стояла небольшая лесная сторожка. Рейтару она запомнилась тем, что в августе сорок пятого года он был здесь на совещании у Лупашко вместе с Молотом, Бурым и майором Чертополохом. Именно ее он и выбрал местом второй сходки, на которую собрались самые верные ему люди: Угрюмый, Кракус, Барс, Акула, Палач и Литвин. Место было вполне безопасным, потому что по категорическому приказу Рейтара входившие в состав его банды группы обходили Петковский лес стороной. Лесничий был человеком надежным и преданным Рейтару. Кроме того, это место было удобным и для обороны, а в случае необходимости отсюда можно было уйти в Наревские болота, непроходимые для тех, кто не знал в них троп. Место сходки охранялось плотным двойным кольцом сторожевых постов трех групп — Угрюмого, Кракуса и Акулы. Бандиты контролировали каждую, даже самую неприметную тропинку, ведущую к сторожке.

Ночь. Если бы не характерный запах дыма, разносимый гулявшим по лесу сильным ветром, можно было бы подумать, что в сторожке никого нет. Через плотно завешенные толстыми одеялами окна наружу не пробивалось ни одной полоски света. К полночи буря усилилась, ветер с остервенением гнул кроны пышных елей, низкорослых сосенок и голые уже ветки берез, грабов и дубов.

…В избе было тепло и уютно, хотя и накурено. Свет от лампы с закопченным стеклом испуганно дрожал, задыхаясь от нехватки кислорода. Сходка подходила к концу. Рейтар подводил окончательные итоги, уточняя задачи и тактику действий банды как на ближайшие дни, так и на долгие месяцы наступающей зимы. В отличие от предыдущих совещаний и встреч, которые проходили у Рейтара обычно сухо, в строгом соответствии с воинским уставом, сегодняшняя сходка носила совсем иной характер. С самого начала Рейтара было не узнать. Со всеми прибывшими он тепло поздоровался за руку, для каждого у него нашлось доброе слово, не корил никого за ошибки и промахи, все время старался поддерживать почти семейную атмосферу. Но имелось и еще одно обстоятельство, которое подняло бандитам настроение. Дело в том, что наряду с привычным в таких случаях повышением в чинах и награждением, которые, впрочем, уже перестали вызывать у его подчиненных особый энтузиазм, Рейтар сразу же раздал собравшимся по нескольку десятков долларов и нескольку тысяч злотых и велел разделить их между всеми членами боевых групп.

Рейтар не скрывал, что в последнее время отряд потерпел ряд ощутимых поражений. Он объяснил их не столько численным превосходством армейских подразделений и органов безопасности, сколько стечением обстоятельств, неумелым руководством или же неоправданным риском со стороны командиров отдельных групп. Не исключал и возможности предательства. Именно этим, как он считал, объяснялась неудача покушения на Элиашевича. С той памятной встречи с Молотом он при каждом удобном случае старался убедить собравшихся в том, что поддерживает постоянную связь с эмигрантским руководящим Центром в одной из западных стран, хотя это было явной ложью.

— Подводя итоги, давайте-ка посмотрим, что же нам удалось сделать за последние месяцы? Мы подняли на ноги половину Белостокского и часть Варшавского воеводств. Провели в широком масштабе реквизицию коммунистического имущества, ликвидировали нескольких изменников и предателей. Нами восхищается вся Польша, а благодаря получаемой руководящим Центром на Западе от нас информации — вся Европа, чуть ли не весь мир! По имеющимся у меня последним сведениям из Центра, за вашими героическими подвигами следят там с большим вниманием. Скажу вам доверительно, что мне обещали, если мы продержимся зиму, установить с нами прямую радиосвязь, перебросить самолетами оружие, боеприпасы, инструкторов, деньги, снаряжение. Сообщают также, что Запад усиленно готовится к войне, и не исключено, что он выступит весной. А коммуна боится войны. Посему надо набраться терпения, продержаться еще какое-то время — и тогда ваш героизм будет вознагражден сполна. А чтобы продержаться, мало ждать, нужно бороться! Что мы и делаем и будем делать. Я рад, что со мной остались именно вы, самые преданные из преданных и самые храбрые из храбрых, мои верные боевые товарищи, с которыми, как говорится, все нипочем.