Вадим Данилов - Временно исполняющий

— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант.

— Да.

— Правду говорят, что командир дивизиона убит?

—, Правду.

— Вот оно как получается-то…

— Как получается?

— Сколько народу полегло… И сколько, если подумать, ляжет. Войны-то надолго еще хватит. — И, помолчав, протянул вполголоса: — И-их, как он на-ас…

— Кто это «он»? — Ватолин почти вплотную подошел к часовому, окинул его взглядом, спросил с нажимом на «он».

— Немец. Кто же еще… Думали, после Москвы хана ему будет, а он вон как опять прет. До самой Волги… Или не так, товарищ лейтенант? — Боец говорил спокойно, глядя прямо в глаза Ватолину. Лицо его выражало усталость и недоумение.

Ватолин искал, что ответить. Можно было сразу же оборвать солдата: прекратите, мол, разговорчики и несите службу, как положено. Обозвать паникером. Но лучше, пожалуй, объяснить ситуацию, как объяснял ее недавно комиссар дивизиона Агафонов: ввиду отсутствия второго фронта Гитлер собрал силы со всей Европы и так далее. Но не хотелось ни объяснять, ни отвечать. Боец наверняка уже слышал это и сам газеты читал. У всех на душе скверно — и у бойцов, вроде этого часового, Терзающегося вопросом «Почему?», и у командиров, тоже ищущих ответа и обязанных отвечать подчиненным.

Ватолин первый отвел глаза и произнес:

— Не видать ему Волги.

— Дай-то бог, — часовой вздохнул, переступил с ноги на ногу. — Только как вспомню вчерашний день, тошно на белый свет смотреть. Он по спине твоей самолетом проехать норовит, а ты ужом изгибаешься. В щель залезть норовишь и землю грызть от злости…

Ватолин понял, что боец настроен продолжать разговор, и отошел. А тот не унимался:

— А что, товарищ лейтенант, будет у нас много самолетов и танков?

— Будет. Обязательно.

— Да, без них мы так и будем по щелям ползать. Что они, фрицевские-то танки, вчера наделали… На шестой батарее земляки у меня были, наши, вологодские. Мало кто остался… И на пятой батарее добрых мужиков знал. Тоже полегли…

— Кого на пятой батарее знали?

— Плотникова, к примеру, сержанта.

— Жив Плотников. Даже не ранен.

— Вон что! Выходит, зря мне наговорили.

— Кто-то вам соврал, а кому-то вы наговорите. Так, что ли? Плотников, между прочим, два танка подбил и не жаловался на весь белый свет… Как ваша фамилия?

Часовой вытянулся.

— Смоленцев, товарищ лейтенант.

Ватолин нашел, что сказать этому бойцу в ответ на его горький полушепот: «И-их, как он на-ас», — упоминание о командире орудия Плотникове подсказало. Но больше говорить не хотелось, потому что ответа на главный вопрос — «Почему?» — он все равно не знал. А надо было бы сказать этому Смоленцеву, что фашистские танки недалеко вчера прошли, сожгли их и еще больше сожгут, если не будут их бояться. И опять промолчал: в провожающих лейтенанта глазах бойца не было страха, были все те же усталость и недоумение.

В штабе артиллерийского полка, расположенном в отдалении от передовых позиций, в полуподвальном этаже толстостенного каменного дома, собралось человек двадцать. Завидев разом столько начальства, Ватолин смутился и невольно задержался у двери, но тут же постарался взять себя в руки, вошел, козырнул и сел возле командира третьего дивизиона капитана Борейшо.

Были другие свободные места, но он выбрал это, так как Борейшо нравился ему. А чем нравился — Ватолин сразу не объяснил бы. Скорее всего мягкой, немного застенчивой улыбкой, совершенно неожиданно сменявшей на его лице выражение жесткой решительности. А кроме того, командиры взводов из третьего дивизиона очень гордились своим начальником. Он, мол, и самый грамотный, и самый смелый, и вообще другим до него далеко.

Может, главным, что располагало к капитану его подчиненных, и была его обезоруживающая улыбка. На войне она — редкость, тем более — в обращении начальника к подчиненным;. Если такой начальник еще и дело знает, и о людях умеет позаботиться, и характера твердого, — авторитет ему обеспечен.

Увидев Ватолина, капитан Борейшо не преминул улыбнуться и подмигнул: здравствуй, дескать, и не робей. Костя окончательно решил, что командиры взводов из третьего дивизиона не врут: их капитан лучше всех! Потом подумал, что было бы замечательно, если бы Борейшо командовал полком. Тогда бы он, Ватолин, чувствовал себя сейчас иначе. Впрочем, он согласен оказаться командиром взвода в третьем дивизионе — это куда лучше, чем сидеть тут в окружении старших по званию и по возрасту и ждать, когда гроза разразится.

Гроза, однако, разразилась не над Костиной головой. Майор Машковцев, обрисовав обстановку, заметил, что командир дивизии не очень ругал артиллеристов за большие потери, поскольку танки все же не прошли и сожжено их немало.

— А ругать надо. И начинать надо с вас, — майор обратился к командиру первого дивизиона. — Да, с вас… Не смотрите на меня удивленно, не ешьте глазами — я не съедобный. Хотите сказать, что потерь у вас мало? Так откуда им быть, если противник вас не тронул. А если тронет?

Командиры сидели хмурые, Все знали, что стрелковый полк, поддерживаемый первым дивизионом и находящийся на левом фланге дивизии, атаке не подвергался, и, наверное, все думали: «А в чем тут вина командира дивизиона?»

— Я сегодня ночью был у них, — продолжал майор. — Расположились на лужайках да под кустиками. Как на курорте. Ни одного окопа полного профиля. Ни одного! Все наружу…

— Грунт у нас тяжелый, — выдавил командир первого дивизиона. — Камень.

— Камень? Долбите камень, взрывайте, зубами грызите — что хотите делайте, а люди должны быть укрыты. Вы знаете, между прочим, почему второй дивизион выстоял? Пятая батарея, например? Хотя и там разгильдяи тоже…

Командир полка повернулся к Ватолину и, увидев, что тот собирается встать, махнул рукой:

— Сиди, сиди… Так вот, пятая батарея выстояла, потому что окопалась, как положено, а не грелась на солнышке, подобно некоторым. Вот и вся причина.

Ватолин уставился в пол. Ему казалось, что все взоры обращены на него, командовавшего в том бою пятой батареей, и все думают: «Смотрите, какой примерный выискался, всему полку образец». И, конечно, усмехаются. Из смущения его вывел все тот же командир полка:

— Только не думайте, что я хвалю пятую батарею. И не собираюсь! Один блиндаж завалился после первого же попадания, и весь орудийный расчет тю-тю… Пять человек как не бывало! Это же нелепость! Навалили бревна в шесть накатов, а закрепить их понадежнее не додумались. Ума не хватило! Училища пооканчивали, кубари в петлицы понавтыкали, а думать не хотят.

Ватолин удивился такому повороту в оценке действий бывшей своей батареи: сначала «окопались, как положено», потом — «ума не хватило», но, посмотрев вокруг, увидел по выражению лиц, что никто не удивляется, все слушают со вниманием. Видимо, считают, что так и быть должно и того требует правило, которому неукоснительно следует командир полка: отличился — награди, провинился — накажи.