Богдан Сушинский - На острие меча

– Меня иногда осеняет, – кротко напомнила ей Ольгица. – В городе с этим все давно смирились. В каждом городке должна быть своя ведьма.

– Несомненно. Считаю, что Каменец в этом деле даже преуспел. Но поймите: мне важно знать, появился ли здесь такой человек.

– Вам нужен еще один покойник?

– Прежде всего, мне нужно убедиться, что у вас нет никаких оснований обвинять меня.

– Это не обвинение. Мне совершенно безразлично, кто кого пожелает возводить на парижскую плаху. Но никакого человека, владеющего вашей тайной, в наших краях нет. Что вас еще волнует, графиня?

– Я хочу забыть обо всем, что там происходило.

– Ваше право.

– Но для этого нужно заставить забыть об этом всех, кто меня окружает.

– Это получается у вас довольно решительно. Надеюсь, Власте не придется вылавливать для вашего слуги еще одну змею.?Ольгица улыбнулась, словно слышала лепет несмышленыша.

– Власта отлавливает змей для всякого, кто ее об этом просит и кто ей за это платит. Каждый зарабатывает себе на хлеб, как может.

– Тогда последний вопрос, – поняла свою ошибку графиня. Она снова прошлась по комнате, постояла у небольшого декоративного камина, в котором давно никто не зажигал огня, и наконец, приблизилась к Ольгице. – Мне нужно знать имя человека, подставившего мне, как вы изволили выразиться, этого негодяя-покойничка.

Даже не видя глаз Ольгицы, графиня сумела заметить, с какой усталостью и тоской «взглянула» на нее слепая.

Молчание затянулось настолько, что ждать ответа уже было бессмысленно. Ольгица словно бы забыла о существовании своей гостьи или же в самом деле пребывала где-то в иных мирах. Возможно, еще не за «рекой смерти», но уже не на берегах Смотрича [42] .

– Вам трудно вспомнить имя этого парижского мудреца?

– Я бы сказала только, что к таким уловкам чаще всего прибегают женщины.

– Похоже на правду. Тогда кто же это? Уж не Анна ли Австрийская? Она, она, паршивка!

– Как-как вы сказали? Анна Австрийская? Ее так зовут?

– Анна Австрийская. Королева-регентша, мать Людовика XIV и вдова Людовика XIII.

– Вот почему я не могла понять… Меня сбивало с толку слово «австрийская», поэтому не могла уяснить себе, о ком, собственно, речь. Я забыла, что Анну называют Австрийской.

Графиня болезненно поморщилась: «О чем ты опять?» – вопрошал ее взгляд, упиравшийся в черноту повязки.

– Так с кем же вы все-таки беседовали, госпожа Ольбрыхская? – как можно спокойнее и официальнее спросила Диана. – Кто назвал вам имя королевы-матери?

– Я даже не догадывалась, что речь идет о королеве. Тем более что говорил он как-то невнятно. Похоже, сам толком не понимал, о ком идет речь, передавал то, что ему сообщалось. Впрочем, ему это ни к чему: разбираться, кто где монаршествует.

– Но кто говорил вам это, Ольгица?! Кто передавал и кто кому сообщал? Я ни черта не понимаю, моя непостижимо загадочная госпожа Ольгица.

– Тот, кто всегда помогает мне разобраться, что было и что будет, а также предвидеть кое-что из того, что предвидеть вроде бы никак невозможно.

– Ангел-хранитель? Нет? Дьявол или пророк, вознесенный на «небеси» и оставленный там – преданный, обреченный на вечность? На казнь вечностью?

– «Казнь вечностью» – это вы хорошо сказали, графиня. Я долго искала похожие слова, но так и не смогла отыскать их. В Евангелии я такого не встречала.

– Придется писать евангелие «от де Ляфер». Как думаете, Ольгица, папа римский не покончит жизнь самоубийством, представ перед необходимостью благословить на мирскую жизнь это «святописание от Дианы»?

– В каких словесах вы бы сейчас ни изощрялись, все же я не смогу объяснить вам, кто такой этот он. Да мне и нельзя распространяться о таких вещах.

– Я давно поняла, что ты продала душу сатане, – вздохнула графиня, переходя на «ты». Теперь с пророчицей можно было не церемониться. Перед ней снова обычная нищенка. – Но не осуждаю. Мы все продали свои души. Да, видно, слишком дешево, коль с аудиенциями к нам не снисходят. Значит, все исходило от этой паскуды Анны? Спасибо. Теперь мне легче. Оказывается, я тоже стала жертвой сговора. Знала бы я об этом раньше – не так корила бы себя за лейтенанта де Винсента.

– Извините, графиня, чем могла…

– Мы подружимся. Чувствую. Мне нужно будет встретиться с Властой. Она-то нас и сдружит.

– Извините, графиня, я нахожусь уже на той черте, на которой дружбы не ищут. Ничьей.

– Ложь, – жестко ответила графиня, оскаливаясь в белозубой улыбке.

– Непростительно грубо выражаетесь, Диана.

– Непростительно правдиво – так будет точнее. Потому и назвала ваши слова ложью, что твердо знаю: дружбы ищут даже за той чертой. Так устроен весь этот проклятый, оскверненный иудиным семенем мир.

– Далеко ли находится издательская контора этого господина… Барбена, кажется? – как бы между прочим поинтересовался граф де Брежи, когда д\'Артаньян и Шевалье вновь оказались у его кареты, только теперь уже неподалеку от северных ворот Парижа.

Друзья многозначительно переглянулись. Они были уверены, что посол уже забыл о своем обещании, поэтому искренне удивились.

– Полчаса езды отсюда, – прикинул расстояние мушкетер.

– Значит, если нам повезет, потеряем не более двух часов, – помассажировал посол свой гладко выбритый подбородок. Он не признавал ни усов, ни бородки, поэтому лицо его казалось значительно моложе, чем должно было бы выглядеть. Хотя в чертах его уже четко улавливалось степенное нормандское мужество.

– Вы хотите повидаться с издателем Барбеном? – спросил Шевалье.

– У вас больше оснований стремиться к этой встрече, мой секретарь, – улыбнулся де Брежи. – Рукопись все еще с вами?

– Она всегда с ним, – поспешил заверить д\'Артаньян. – Шпагу он иногда позволяет себе забывать, но рукопись…

– Я бы не сказал, что она готова быть представленной издателю, – смущенно проговорил Шевалье. – А ведь речь, по-моему, идет именно об этом.

– Что, совсем не готова? – иронично покосился на него посол.

– Я бы не стал утверждать, что совсем, однако…

– Да это он сам не готов предстать перед издателем, – снова вмешался д\'Артаньян. – С рукописью у него как раз все в порядке.

– Во всяком случае, она не станет хуже от того, что издатель уже сейчас, хотя бы бегло, просмотрит ее, – добавил де Брежи. – И вообще, что такое два часа, потерянные каким-то там послом в Варшаве, когда речь идет об истории целого народа?

– Это уже исторические два часа, – охотно поддержал его д\'Артаньян, решительно сжимая локоть несговорчивого летописца.

Им повезло: издатель оказался в конторе. На вид ему было не более тридцати, и для человека, владеющего всего лишь типографией, он выглядел довольно респектабельно. Точнее сказать, он смахивал на молодого преуспевающего банкира, соединявшего в своем поведении столичное аристократическое воспитание с самоуверенностью процветающего провинциального финансиста.