Богдан Сушинский - Французский поход

Она прошла между наемниками, буквально растолкав их локтями, и с независимым видом направилась по аллее к подъезду. Собрав в кулак всю свою волю, всю выдержку, Диана все еще пыталась представлять ситуацию так, будто хозяйкой положения является она. Как и хозяйкой этого имения.

– Почему ты терпишь ее, капитан? – процедил вслед графине сержант-волосатик. – Не хочешь возиться? Так отдай мне.

– Сначала мы должны допросить ее, – проворчал Кодьяр, кисло улыбаясь вслед грациозно вышагивающей графине. – Допросить, сержант, а уж потом – все остальное. Платят-то нам не за ласки графини.

– Я бы предпочел сначала «все остальное». Пока она, – сплюнул на кончик своего сапога сержант, – еще свежа и благоуханна.

– Свежей и благоуханной она должна оставаться до тех пор, пока сюда не прибудет графиня д\'Оранж, – невнятно, чтобы не услышала Диана, пробормотал капитан, – и лично не допросит ее. Уже после того, как заставим пленницу разговориться.

– Тогда в чем дело? – поймал его на слове сержант. – Развлекаясь с графиней, я заставлю ее признаться даже в том, чего она никогда не совершала и о чем не ведала.

– Повесить перед строем, сержант, точнее, бывший сержант, вас, кажется, должны были за изнасилование двух девочек-близнецов, дочерей маркиза де Лондвиля? Но вы бежали под крыло графини д\'Оранж.

– Кто вам сказал об этом? – свирепо взглянул на Кодьяра сержант.

– Разве я ошибся? Или, может быть, ошиблись те, кто намеревался отдать вас в мои руки еще там, в Париже?

– В каком-таком Париже? Графиня, эта ведьма, разболтала? Де Ляфер права: как только вы начинаете врать, шрам ваш отплясывает иудину пляску.

– Следовательно, я не ошибся, – спокойно констатировал капитан, давая понять, что на самом деле никто ничего ему не говорил. Просто он догадался, с кем имеет дело, основываясь при этом на рассказах о беглом сержанте-насильнике, прижившемся в Пьмонтском пехотном полку.

– Каждого, кому посчастливится узнать во мне «приговоренного сержанта», я, с Божьей помощью, отправлю на тот свет, – прохрипел сержант, уже не скрываясь от графини.

– То же самое должен был сделать и я: отправить вас. По просьбе наших общих знакомых. Но решил не делать этого. Мы расстанемся с вами до лучших времен, сержант. Тем более что, убив меня, вы не сможете получить свой куш. А он солидный.

Пока графиня шла длинной, ведущей к крыльцу аллеей, до нее все время долетали обрывки фраз. Уловить весь смысл разговора она не могла, но то, что судьба швырнула ее в объятия отъявленных негодяев, ей уже было понятно. И тем не менее она решила крепиться, играть роль железной заговорщицы-графини до конца.

Диана всегда старалась выглядеть предельно мужественной, когда понимала, что опасность серьезная и шансов на спасение почти нет. «Уйти» она должна была такой, какой представала в воображении многих людей, сочинявших о ней всяческие легенды по парижским и варшавским салонам.

– Что за свинюшник вы здесь устроили?! – остановила она сугубо женским вопросом другого поляка, сонная рожа которого открылась ей из ближайшей двери. – Какое из стойбищ вы отвели здесь мне? Где оно?

Ее комнату на втором этаже Диане указал сам капитан. Войдя в нее, графиня оглянулась и увидела, что, вслед за Кодьяром, в комнате очутились сержант, Кшысь и еще два поляка – они молча, внимательно следили за каждым ее движением, и глаза их горели алчным огнем вожделенного обладания женщиной.

«Неужели набросятся?! – ужаснулась графиня. – Не может быть, не решатся!».

– Вы свободны, капитан. Комната меня вполне устраивает, – графиня пыталась вести себя как можно естественнее. Только в этом она видела свое спасение. Что бы эти мужланы ни замыслили, она должна оставаться для них не пленницей, а властной, своенравной графиней и прелестной женщиной. – Вы не расслышали моих слов, капитан?

– Расслышал, – небрежно обронил Кодьяр, показывая, что хозяин положения все же он. И не двинулся с места.

Графиня остановилась у окна и посмотрела вниз. Крона молодого клена почти достигала подоконника. В ее тени – какой-то куст. Рядом – тропинка, ведущая, очевидно, к задней калитке. А ведь если выброситься на эту крону и скатиться на куст, можно оказаться на земле. И даже обойтись без переломов. Что ж, она может решиться и на такой побег, готова и к такому исходу. Но не выбрасываться же из окна при этих негодяях!

– Вы задержитесь здесь ненадолго, мадемуазель, – дышал ей в затылок капитан. – Но думать о побеге не советую. По беглым у нас в полку обычно стреляют. А поймав, как правило, вешают. Я прав, сержант?

– Бывало, что и ловили, – двусмысленно процедил тот.

– Так вы что, так и будете все топтаться в комнате дамы? – сурово спросила графиня, все еще глядя в окно. – Кто-то есть среди вас старший? Возможно, вы, монсеньор, именующий себя капитаном?

Графиня подошла к высокой кровати и, взгромоздившись на нее, уперлась плечами в стенку.

– Прикажите остальным удалиться. И откройте окно, здесь невыносимый мужской дух.

– Выйдите, – резко бросил капитан. Он только и ждал повода выставить их.

– Графиня, наверное, считает, что мы похищали ее только для того, чтобы отдыхала и мутила нам мозги, – осклабился сержант.

– Пошел вон, – с той же небрежностью бросил капитан. – Мне нужно допросить графиню.

– «Допросить», – демонстрировал свои желтые лошадиные зубы сержант. – Любой бы не отказался допросить эту фуфу. Но, поскольку все равно никто из нас не первый… Так и быть, по старшинству чина. Но вторым «допрашивать» буду я.

Он вновь заржал, сгреб в охапку двух поляков и вместе с ними вышел из комнаты.

– Вы только что из Украины, полковник?

– Можно считать – да, ваше величество.

– Как ведут себя турки? Мне доложили, что османы усиливают гарнизоны в Молдавии и в Причерноморье.

Король принимал Хмельницкого в особняке какого-то местного графа. В небольшом кабинете, один-на-один. Землистое лицо пятидесятилетнего монарха было сурово безучастным. А каждое слово, обращенное к генеральному писарю реестрового казачества, он произносил так, словно объявлял сейму указ, провозглашавший начало величайшей из войн – «во имя славы Христовой и спасения мира славянского».

– У меня такие же сведения. Они явно готовятся к войне, причем делают это осмотрительнее, чем раньше.

– Вы сказали: «осмотрительнее»? Что за этим скрывается?

– После битвы под Хотином [29] , когда султан Осман II «освятил» свое оружие позором невиданного поражения, турки действительно стали вести себя осторожнее и дальновиднее. Они понимают, что, имея сильные гарнизоны в Хотине, Сороках и в других крепостях на севере Молдавии и в Украине, способны держать в страхе всю Южную Подолию, постоянно заставляя нас оттягивать свои войска от Белгорода, Очакова и Перекопа.