Юрий Гладышев - Я назову его имя

Резкое движение разбередило рану. Сергей отпустил Алёшку и, схватившись правой рукой за плечо, сел на землю. Алексей опустился рядом.

— Да ладно тебе. Я же нарочно так сказал. Ну, чтобы в чувство тебя привести. А в почтальонах я, можно сказать, случайно оказался. Когда в полк прибыли, нас капитан из строевой части спросил: «Кто-нибудь на почте работал?» Ну, я и ляпнул, что работал. Я ведь действительно после детдома два месяца посылки на товарной станции в почтовые вагоны загружал-выгружал.

Сергей немного успокоился. Он смотрел на говорившего Алёшку, слушал отдалённые звуки боя, доносившиеся с передовой, и думал о том, что у него теперь даже документов нет. Его документы — красноармейская книжка и комсомольский билет — лежали в сумке, которую фашист снял с мёртвого Асербаева.

— Алёшка, ты здешнюю местность знаешь? Ты же почту возил.

Алексей пожал плечами:

— Да что я там возил — от штаба полка до штаба дивизии. Знаю, что штаб дивизии располагался в Верхних Бузиновках, это в сторону Дона. Но ты сам видел, оттуда немцы пришли.

— Всё равно нам надо на восток идти. Наши не дадут фашистам через Дон переправиться, ведь дальше Сталинград.

— А как идти? Места здесь открытые, степь кругом.

— Ночами пойдём, а днём можно в оврагах да в лесках пересидеть.

Алёшка с сомнением покачал головой:

— В здешних лесках прятаться — всё равно что под столом в комнате, в которой этот стол — единственная мебель. А может, к нашим прорваться? — он мотнул головой в сторону хутора.

— Полк в окружении, ты что, ещё не понял? Как ты через немцев проберёшься? А если и проберёмся, свои же пристрелят по ошибке, там сейчас такая каша. Давай пройдём сколько можно оврагом, посмотрим, куда он выведет.

Они пошли по дну оврага в сторону, обратную той, откуда доносились звуки стрельбы и взрывов. А по дороге ехали машины и бронетранспортёры, набитые немецкими солдатами. Скоро всё это вражеское войско обрушится на зажатый в тиски полк.

Шинкарёв, сидя на заднем сидении «Волги», смотрел на город, в котором не был больше сорока пяти лет. Да, Волгоград — это не тот Сталинград, который он видел в ноябре сорок второго. Тогда это был не город, а сплошные развалины, покрытые чёрным от копоти снегом. Сейчас Алексей Васильевич вряд ли узнал бы те места в городе, где проходили бои, в которых он участвовал. Да он и не пытался. Другое у него было на уме. Шинкарёв ехал на встречу с человеком, и этому человеку он решил открыть тайну, которую хранил большую часть своей жизни.

— Володя, останови, пожалуйста, где-нибудь, где цветы продают.

Володя, водитель «Волги», парень лет тридцати, кивнул головой:

— Сделаем, Алексей Васильевич, у нас в это время цветы на каждом углу продаются. Да хотя бы вон тётки сидят. Давайте я схожу. Вам каких?

— Я не знаю, выбери сам.

Телеграмму от Галины Васильевны Шинкарёв получил через месяц после того, как отправил письмо. Она написала, что выезжает, указала дату прибытия и номер поезда.

Шинкарёв выехал с запасом в сутки. Жене объяснил, что едет на встречу с однополчанами. В Волгограде находился завод смежников, с директором которого Алексей Васильевич был знаком заочно. Когда-то постоянно общались по телефону, решали производственные проблемы, спорили, иногда даже ругались. Директор принял бывшего коллегу хорошо, устроил в ведомственную гостиницу, выделил на три дня автомобиль.

Подъехали к вокзалу. До прихода поезда оставалось полчаса. Шинкарёв взял цветы, вышел из «Волги».

— Вас проводить? — спросил Володя.

— Нет, спасибо. Думаю, не заблужусь.

Алексей Васильевич зашёл в здание вокзала, поискал взглядом двери с табличкой «Выход к поезду». Волновался ли он? Да, наверное, ведь в какой-то степени предстояла встреча с прошлым.

Алёшкину сестру он никогда не видел. Она жила не в детдоме, а с бабушкой. Алёшка каждое воскресенье ходил, как он говорил, «домой», то есть к бабушке. У большинства детдомовских такой возможности не было, и Алёшке страшно завидовали.

Шинкарёв вышел на перрон, нашел свободную скамейку, сел. Он не помнил, чтобы Алёшка рассказывал что-нибудь про свою мать. Зато про отца говорил, что он был кадровым командиром и погиб во время советско-китайского конфликта на КВЖД, когда Алёшке было пять лет. Может, это так и было, а может, и нет. Детдомовские дети часто придумывают себе родителей, обычно в те годы это были лётчики, полярники, военные. Своих родителей он не помнил по той простой причине, что был подкидышем. Весной двадцать четвёртого его, завёрнутого в одеяло, нашли на крыльце приюта.

Шинкарёв посмотрел на часы: скоро уже. Поднялся, стал прогуливаться по перрону. Как воспримет Алёшкина сестра всё то, что он хочет ей рассказать? Поверит ли?

«Внимание, скорый поезд Новосибирск — Адлер прибывает на второй путь первой платформы…»

Шинкарёв достал телеграмму, ещё раз посмотрел номер вагона. Так, а с какой стороны прибудет поезд? Ах да, конечно, оттуда. Он до сих пор так и не решил, как же он ей представится, каким именем, ну да теперь всё равно. Ну вот и поезд появился, замелькали вагоны, он не успевал читать таблички с номерами. Пятый, шестой, седьмой… постепенно поезд замедлил движение, наконец остановился… одиннадцатый. Надо пройти на вагон назад — двенадцатый, вот он.

Шинкарёв стал всматриваться в выходящих из вагона пассажиров. Так, молодой парень в варёном джинсовом костюме; мужчина, женщина, двое детей — видимо, семья; ещё женщина. Может, это она? Нет, слишком молода, лет сорок пять, наверное. Военный, лейтенант, сошёл по ступенькам, подаёт кому-то руку. В дверях появилась пожилая худенькая женщина. Спустившись на платформу, она поблагодарила лейтенанта, стала смотреть по сторонам, явно ища кого-то.

— Здравствуйте, Галина Васильевна, это я. Это вы мне писали.

Женщина посмотрела внимательно на Шинкарёва, улыбнулась:

— Здравствуйте, Алексей Васильевич.

Шинкарёв взял у неё из рук небольшую сумку, протянул цветы.

— Ой, спасибо, — смутилась Галина Васильевна.

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо. Отвыкла, правда, от поездов, давно уже никуда не ездила.

— Сейчас проедем в гостиницу, отдохнёте с дороги.

— А что, разве не сразу?..

— Нет. Дорога неблизкая, больше сотни километров. Поедем завтра с утра. И я ещё должен вам кое-что рассказать.

— Да, да, конечно, — её голубые, слегка выцветшие глаза смотрели на него так, словно она знала, о чём он хочет ей рассказать.

Солнце палило нещадно. Степь как будто звенела от раскалённого воздуха. Знойное марево искажало пространство так, что линия горизонта казалась не ровной, а волнистой. Уже вторые сутки Сергей с Алексеем пробирались на восток; во всяком случае, они надеялись что идут на восток. По звёздам ориентироваться они не умели, просто запоминали ту сторону, откуда встаёт солнце.