Николай Равич - Молодость века

В Афганистане, на базарах, в мечетях и чайханах, началась пропаганда «священной войны». Появились агенты, которые вербовали добровольцев-фанатиков, снабжали их деньгами и переправляли через границу. Обстановка осложнялась тем, что к концу 1921 года советские войска совсем были выведены из Восточной Бухары.

Важно отметить, что всю эту кампанию по подготовке контрреволюционного восстания в Бухаре вели те же самые элементы, которые втайне агитировали против афганского правительства и проводимых им реформ, а впоследствии участвовали в мятеже, поднятом Бачис Сакао.

В Герате, как и в других афганских городах, существовали тайные притоны, где курили анашу [12] Гашиш из листьев конопли. . Это, конечно, преследовалось, но как торговцы наркотиками, так и наркоманы умели скрываться от полиции.

В одном из таких притонов бухарец, проезжавший через Герат и сильно накурившийся анаши, уронил пакет. Что упало, то пропало. В пакете находилась записка, адресованная Ибрагим-беку, которого, убегая из Бухары, эмир назначил своим главнокомандующим.

В записке, между прочим, говорилось:

«Готовьтесь и ждите. Скоро прибудет великий вождь, который возглавит армию ислама».

Один из турецких офицеров, работавших в Афганистане еще с немцами, был задержан при переходе советско-афганской границы. Он оказался членом «Союза установления халифата в Туркестане» — организации, состоявшей из турецких офицеров и имевшей отделения в Мерве, Ташкенте, Самарканде, Бухаре, Коканде.

Мы знали, что дружественное афганское правительство поможет нам при всех обстоятельствах. Но обстановка складывалась так, что нельзя было не принять в соответствии с ней серьезных деловых решений. Во-первых, нужно было принять меры к тому, чтобы в случае прекращения дипкурьерской связи необходимая информация безотказно и быстро поступала в Кушку, через нее в Ташкент и Москву, а также и в полпредство в Кабуле. Во-вторых, в случае развертывания военных действий в Бухаре и других районах надо было обеспечить наши войска сведениями о местонахождении противника и его силах. В-третьих, следовало сделать так, чтобы открытие военных действий на границах не повлияло на наши дружеские отношения с Афганистаном.

В эти довольно тревожные дни разнеслись слухи, что наместник Мухаммед Сервар-хан будет смещен и на его место назначен министр полиции. Надо сказать, что на Востоке слухи значительно опережают события и, как правило, всегда соответствуют действительности. В последние недели правления Мухаммед Сервар-хана произошел комический эпизод, имеющий отношение к кинематографии или, вернее, к ее истории, поскольку это случилось почти сорок лет назад.

Дворец «Баги-Шахи», находившийся в нескольких верстах от города, был очень легкой конструкции: резные двери-окна придавали ему вид прозрачного сооружения; с его башен, балконов и крыши открывался незабываемый вид на рисовые поля, вода которых по ночам отражала лунный свет, на длинное шоссе, терявшееся между неясными силуэтами крепостных башен и стен, на дальние горы, где вечно белели снега. Все, что происходило на дороге, было видно издали. Всадник, мчавшийся быстро на арабском коне, человек, медленно подвигавшийся на ленивом осле, прохожий, шагавший в тени деревьев, длинной линией растянувшихся вдоль арыков, — все это, как в перископе, попадало в поле зрения всякого, кто смотрел из окна «Баги-Шахи» на длинную ленту шоссе.

Однажды заметили на дороге странную группу приближавшихся всадников.

Впереди на громадном карабаирском коне ехал очень маленький человек. За ним конвой окружал вьючную лошадь. Из вьюка торчали ножки какого-то аппарата. Человек оказался оператором Госкино товарищем Налетным и приехал делать съемки в Афганистане.

Никто никогда до него ничего не снимал в Афганистане. Не существует такой кинохроники, которая отражала бы природу, жизнь и быт тогдашнего Афганистана. Естественно, что там, где обычный карманный кодак вызывал расспросы и общее недоумение, в высшей степени непонятной и даже опасной должна была показаться машина на длинных ножках, у которой вертятся две ручки, издающие при этом странный звук, и не видно, для чего это, собственно, делается.

Товарищ Налетный был типичным боевым советским кинооператором, который привык снимать на фронтах гражданской войны, действуя в самой разнообразной обстановке. И в Афганистане он чувствовал себя так же, как в любом пункте Советской России, где нужно что-то снимать.

Его не удивляли ни странности афганского быта, ни тридцать пять дней езды верхом под палящим солнцем.

Ему отвели в саду маленький домик из одной комнаты. Там он и расположился со своим аппаратом, пленкой и маленьким багажом.

Прежде всего было заснято консульство. Затем Налетный отправился на базар. Его сопровождала громадная толпа, с изумлением следившая за этим нервным и крикливым человечком, неутомимо вертевшим две ручки у странного ящика. О таком удивительном явлении немедленно донесли начальнику полиции. А он с величайшим испугом сообщил о происшествии, последствия которого никто не мог предвидеть, Мухаммед Сервар-хану.

Наместник, выслушав подробный доклад «полис-реиси», призвал своего секретаря «мунши», имевшего славу умного и опытного человека, умевшего читать даже куфические надписи, и поручил ему выяснить все дело, узнав, «чего хочет человек с машиной».

Так как даже самые исполнительные чиновники не решались близко подходить к таинственному аппарату, то разговоры велись преимущественно тогда, когда оператор оставлял его в своем домике, превращаясь, таким образом, в простого смертного.

Усердно производя съемки, насколько позволяло небольшое количество пленки, которое находилось в распоряжении оператора, он как-то спрятал часть заснятой пленки в круглую металлическую коробку и положил ее между прочими вещами в своей комнате на пол, неподалеку от жестяного бидона с керосином. Дверь оставалась открытой.

При «Баги-Шахи» был громадный сад, вернее парк, с многочисленными цветочными полями, бассейнами и аллеями. В нем жили всякие дикие и полудикие твари: змеи, джейраны, очень большой горный орел-кондор с подрезанными крыльями. Он имел скверный, драчливый характер, и особенное бешенство вызывали в нем белые и блестящие цвета. Мы часто садились завтракать в саду. Если на ком-нибудь из нас были надеты белые брюки, то кондор очень ловко и бесшумно подбирался сзади к сидевшему и одним ударом крепкого кривого клюва разрывал брюки сверху донизу. Тогда пускались в ход стулья, палки и всякие другие предметы. Обращенный в бегство кондор удирал, смешно переваливаясь на ходу и взмахивая подрезанными крыльями.