Николай Равич - Молодость века

Губернатор вскочил:

— Но ваш мельник не Митад-паша!

Адвокат вздохнул и почмокал губами:

— Что делать, беем, закон! Мельника охраняет закон!

С этого дня цены на недвижимое имущество молокан стали расти и в конце концов достигли нормальных. Каждый день в Россию уходили составы, груженные до отказа. Молокане увозили с собой все — хлеб, сено, лошадей, скот, птицу, кошек и собак.

Обстановка в восточных провинциях Турции тогда была довольно сложной. В Карсе существовали представительства Армянской, Грузинской и Азербайджанской советских республик, подчинявшиеся генеральному консульству. Но у каждой из этих республик были здесь свои граждане и свои интересы. Фактическим диктатором всего края являлся командующий войсками Восточного фронта Кязим Карабекир-паша. Ставка его помещалась в Сарыкамыше. Он не очень торопился помогать Кемаль-паше, который вел борьбу за независимость Турции. Под Ангорой фронт стабилизировался. Обе стороны накапливали силы. Греческая армия и турецкие части, сформированные султаном, получали беспрерывные подкрепления от англичан, французов и американцев, оккупировавших Константинополь. Было также известно, что Кязим Карабекир-паша и во время Эрзерумского конгресса и позднее встречался с известным английским разведчиком, подполковником Альфредом Роулинсоном, информатором лорда Керзона.

А между тем в восточных провинциях Турции, в частях, подчиненных Кязим Карабекир-паше, было много офицеров, солдат, оружия, артиллерии, боеприпасов. Командующий прекрасно знал, что Советская Россия всеми силами помогает Кемаль-паше и его соратникам в их борьбе за независимость Турции, и, следовательно, опасаться ему нечего. Почему же так редко шли эшелоны с боеприпасами и солдатами из Карса через Тифлис и Батум на Самсун и Ангору?

Дело в том, что вокруг Кемаль-паши в Ангоре начала формироваться скрытая оппозиция во главе с председателем совета министров Реуф-беем. Усиленно распространялось мнение, что Кемаль-паше не удастся разбить греков и султана и что надо договориться с западными державами, заменив Кемаль-пашу на посту главнокомандующего Али Фуад-пашой или Кязим Карабекир-пашой. Одновременно оппозиционеры придумывали всевозможные инсинуации о личной жизни Кемаль-паши.

Али Фуад-паша находился у Кемаля под боком, и тот довольно быстро избавился от него, решив направить Али Фуада послом в Москву. Оставался Кязим Карабекир-паша. Этот сидел в своей цитадели — Сарыкамыше, имел целую армию и ждал удобного момента, чтобы появиться в Ангоре и сменить Кемаль-пашу. И он, разумеется, не был склонен ослаблять самого себя.

Я очень хорошо помню нашу с ним первую беседу.

Маленький салон-вагон, отбыв утром из Карса, к вечеру прибыл в Сарыкамыш. В вагон вошел полковник, в высокой барашковой шапке, хорошо подогнанной офицерской шинели, лайковых перчатках, со стеком в руках. Его сопровождал элегантно одетый господин в штатском. У всех офицеров контрразведки в капиталистических странах и Запада и Востока я не раз подмечал этакую «беспокойную ласковость взгляда». Что касается турецких офицеров, то мне уже приходилось сталкиваться с ними в Афганистане — с Джемаль-пашой, Фахридин-пашой, Исмет-беем, Бедри-беем и другими. Я научился отличать среди них строителей новой, республиканской Турции, наших друзей от неисправимых пантюркистов, выросших в атмосфере придворных интриг, вроде Энвер-паши, поднявшего восстание в Бухаре.

Почетный караул состоял из роты хорошо вымуштрованных аскеров во главе с бравым капитаном. Я подумал о том, что эта рота вполне пригодилась бы на фронте, где-нибудь около Якулдага или Чухурджи…

Мы сели в старенький, оставшийся от какого-то русского штаба автомобиль и с невероятным шумом и грохотом, окутанные вонючим облаком, покатили по аллее между двумя рядами сосен к одинокому домику. Это, видимо, был дом для приезжих; две скромно обставленные комнаты казались нежилыми.

Здесь господин в штатском, отрекомендовавшийся уполномоченным по внешним делам при командующем Восточным фронтом, на прекрасном французском языке сообщил мне, что его превосходительство Кязим Карабекир-паша болен и не сможет меня принять, но его начальник штаба будет меня ожидать завтра в 10 часов утра. Я ответил, что у меня нет никаких дел к господину начальнику штаба. То, что я имею сообщить, касается лично Кязим Карабекир-паши.

Полковник, выслушав мой ответ, вдруг что-то сердито прокричал по-турецки в дверь. В ту же минуту появился аскер с тремя чашками кофе на подносе и коробкой самсунских сигарет. Полковник повернулся ко мне:

— Но его превосходительство может проболеть долго…

— Я не спешу, господин полковник. Окрестности Сарыкамыша очень живописны, воздух прекрасен, и я давно мечтал отдохнуть в таком прелестном уголке.

На лице полковника отразилось беспокойство:

— Я доложу о вашем желании его превосходительству.

На этом мы расстались. На другой день Кязим Карабекир-паша выздоровел.

Турция обнищала за время войны, а теперь она напрягала последние силы в борьбе против оккупантов. Но в Сарыкамыше, в штабе Кязим Карабекир-паши, штабные офицеры жили привольно. Они были хорошо одеты, великолепно питались, имели довольно разнообразный запас вин, не лишали себя развлечений. Штабные помещения были оборудованы на широкую ногу. Глядя на все это, нельзя было не вспомнить о том, что тысячи простых людей Турции и интеллигентов — студентов, врачей, инженеров, учителей, бросив на произвол судьбы голодные семьи, добровольцами пошли на фронт и героически сражались, месяцами не получая жалованья и питаясь чем придется.

Кязим Карабекир-паша принял меня в большом, комфортабельно обставленном кабинете. Это был крупный, представительный мужчина, с подстриженными черными усами и резкими чертами лица. Он не обладал ни государственным мышлением, ни манерами человека, привыкшего повелевать, как Джемаль-паша; он не мог произвести и такого впечатления, как Кемаль-паша, с его серыми, стальными глазами, стремительными движениями и той силой воли, какая сквозила в каждом его жесте, несмотря на то, что Кемаль был человеком сухопарым и небольшого роста. Но все же Кязим Карабекир мог произвести сильное впечатление на собеседника и знал это. До мировой войны он был профессором военной академии. Потом командовал корпусами, армией и, наконец, войсками Восточного фронта. После разгрома дашнакской Армении он пользовался в Турции большой популярностью и на Карсской конференции был председателем турецкой делегации. Кязим Карабекир-паше было неясно, для чего я приехал. Поэтому он на всякий случай начал с мелких жалоб. Он жаловался на армян, грузин, азербайджанцев, на трудности, возникающие при переселении людей в соответствии с Карсским договором, на затишье, сковавшее фронт Кемаль-паши, на то, как трудно ему здесь, на своем Восточном фронте…