Бела Иллеш - Обретение Родины

— Тебя, Имре, наверное, интересует, каким образом познакомился я с твоим тестем? Так вот… Осенью тысяча девятьсот шестнадцатого года гонведный батальон, с которым меня отправили на румынский фронт, был разгромлен. Остатки его, несколько дюжин бойцов и в том числе меня, отозвали обратно в Будапешт для пополнения. Несколько дней я прослонялся по столице. Однажды один из моих однополчан, тоже вольноопределяющийся, затащил меня к Цабану, вместе с которым когда-то учительствовал. Сделал он это без всякого умысла, не подозревая даже, какое значение приобретет для меня это знакомство. С Цабаном мы тоже говорили о войне — тогда все говорили об одном и том же. Я высказался в том смысле, что, если, мол, не произойдет чуда, войну мы обязательно проиграем.

«Так-то оно так, — ответил Цабан, — только проиграем ее не мы, а Габсбурги».

Мы прогуливались по улице Ракоци. На одном углу Цабан вдруг остановился и в упор поглядел мне в глаза. «Войну, — повторил он, — проиграют Габсбурги. Но мы, — мы ее, возможно, выиграем».

«Не понимаю! — удивился я. — Или выиграем, или проиграем, но никак ни то и другое вместе… Не понимаю!»

«Не понимаете? А я как будто изъясняюсь достаточно ясно. Войну проиграют Габсбурги, ее проиграют герцоги и графы, банкиры и фабриканты, генералы и исправники, старосты и жандармы… Но венгерский народ может от этого и выиграть. Даже обязательно выиграет, если у него хватит ума и сердца…»

«Простите, но теперь мне понятно еще меньше».

«Да-да, — сказал Цабан, — пока, к сожалению, так оно и есть! Чем яснее мы говорим, тем меньше нас понимают. Знаете что? Из всего моего разговора постарайтесь усвоить себе одну-единственную мысль: судьбы венгерского народа решит не эта война».

«В таком случае какая же?»

«На этот вопрос, к сожалению, я еще ответить не могу Меня он также сильно волнует. Но если вам действительно захочется получить на него ответ, вы его рано или поздно получите. От кого именно, тоже не знаю. Не считайте меня всезнайкой… Я не переношу, в самом деле ни переношу громких слов — и все-таки должен их сейчас произнести. Полагаю… ответ на этот вопрос вам даст история».

Балинт сделал большую паузу.

— И твой тесть, товарищ Берек, оказался прав. История научила меня, как и тебя, какого рода война решит нашу судьбу. История научит этому и весь наш венгерский народ…

На аэродром Белу Миклоша провожали Тюльпанов и Балинт. Венгерский генерал взял с собой в Москву обоих своих офицеров, Кери и Чукаши-Хекта. На том же самолете летел и Денеш Бори. Со своей стороны советское командование прикомандировало к Миклошу подполковника Давыденко и старшего лейтенанта Олднера.

Перед отъездом Давыденко получил такое указание: «В случае если Беле Миклошу генералы попытаются подставить ножку, вы должны ему помочь».

Олднера генерал-полковник напутствовал следующими словами:

— Помогайте во всем Давыденко. Как вам известно, Миклош и его спутники особенно часто за последние дни подчеркивают, что венгерский вопрос решится в Москве. Думаю, решение судеб Венгрии люди эти связывают с Москвой отнюдь не из великой любви к Советскому Союзу, а благодаря растущему страху перед венгерскими солдатами и венгерским народом. Это, разумеется, мое личное предположение. Будьте осмотрительны и осторожны. Счастливого пути, товарищ старший лейтенант! До свидания!

Дружескую, доверительную обстановку проводов на аэродроме несколько испортило одно незначительное происшествие. Перед тем как отправиться самолету, полковник Тюльпанов предложил отъезжающим сфотографироваться вместе с пришедшими их проводить. Фотографа он захватил с собой на аэродром.

Дело окончилось бы вполне благополучно, не находись среди свиты Миклоша рядовой гонвед, генеральский денщик. Как только фотограф сгруппировал всех перед самолетом, Тюльпанов, поманив гонведа, предложил ему встать рядом, между собой и Балинтом. Положив руку на плечо гонведа, он с улыбкой устремил глаза в аппарат. Однако не успел генеральский денщик присоединиться к группе снимавшихся, как полковник Кери, место которого было между Миклошем и Балинтом, резко отступил назад. Кровь прилила ему к лицу, он тяжело дышал.

— Ну, уж так низко мы еще не пали! — хрипло произнес он. — Чтобы венгерские генералы и штабные офицеры фотографировались с лицами рядового состава!.. И смею надеяться, никогда не падем!

Узнав причину возмущения Кери, Тюльпанов сделал знак фотографу прекратить съемку. Совместное фотографирование не состоялось.

Через несколько минут самолет оторвался от земли.

Миклош и Чукаши махали из окошек носовыми платками.

— Полагаю, носовой платок — лишь простая дань вежливости. А по существу, дело в том… — пробормотал Кери.

Впрочем, всего, что подумал Кери в эту минуту, вслух произнести он не осмелился.

Когда самолет уже был в воздухе, Бела Миклош предложил всей компании вместе позавтракать. Покончив с едой, генерал упрекнул Кери в «негибком поведении», которое помешало общему фотографированию.

— Ты все еще воображаешь, что обретаешься в королевском дворце Буды! — сказал он.

— Нет, ваше высокопревосходительство, я не забыл, что нахожусь не в Буде! Но важнейшее условие, чтобы мне… всем нам снова там очутиться, — это сохранение наших офицерских традиций и строгое их соблюдение.

Миклош промолчал. За все шесть часов дальнейшего пути генерал больше не обмолвился с Кери ни одним словом и разговаривал преимущественно с майором Денешом Бори. Очевидно, он был склонен доверять скорей ему, чем остальным своим спутникам.

— Вот что, Бори! Правда, ты уже немало рассказывал мне о том, что вы делали в Москве, но, полагаю, было бы невредно все это резюмировать хотя бы в самых общих чертах. Ведь не далее чем завтра, а может, даже сегодня мне предстоит принять руководство ведением переговоров. А я могу к ним приступить, лишь получив самую подробную информацию о тех шагах, которые вы предприняли до моего приезда. Делать нам сейчас все равно нечего, так что, будь любезен, еще разок изложи мне все по порядку. Только без всяких там двусмысленных намеков, напраслины, ехидных подковырок и тому подобного…

— Ваше высокопревосходительство! Уж не думаете ли вы…

— Ничего я не думаю! Рассказывай, Бори!

— Здесь? Сейчас?..

И Бори указал глазами на старшего лейтенанта Олднера, молчаливо сидевшего рядом с Миклошем.

— Да, здесь! Да, сейчас! — подтвердил Миклош. Пусть слушает и господин старший лейтенант Олднер. Когда мы вернемся на родину, он вступит в ряды венгерской армии, я произведу его в капитаны, и он будет служить в моем штабе. Рядом с тобой, Бори. Таким образом, весьма полезно, чтобы он тоже был хорошо информирован.