Борис Беленков - Рассвет пламенеет

— Ну нет! — решительно произнесла она. — Я буду знать, что с капитаном. Я уйду из этих редких лопухов, здесь не место ожидать белого дня, но я узнаю, узнаю…

Она то порывалась вылезти из лопухов, то, медля, сдерживала себя. Она готова была заплакать, когда прокричали третьи петухи, при мысли о том, что Рождественский мог попасться в немецкие руки. Больно сжималось сердце. «Вперед к действию», — приказывала она себе.

Кругом все незнакомое, чужое. Сзади голая степь, впереди что-то мрачное, глухое. Только редкие силуэты деревьев, пирамидально вытянувшиеся к небу, напоминали о жизни. Они высились над хатами, посеревшие и расплывчатые.

Приглядевшись, Лена убедилась, что вершины тополей колышутся от ветра. Ночь начинала бледнеть, приближался рассвет. Лена сделала два шага вперед. Она шла к провалу в стене. Шла, не оглядываясь по сторонам, глядя только вперед, уже различая широкую истоптанную улицу, за нею — колодец.

Приблизившись к выщербленной каменной стене, с минуту слушала, как гулко билось ее сердце. Подбадривая себя, подумала: «в такое время жизнь безопасна только для подлецов, дрожащих за свою шкуру. Надо выбираться с огорода, надо… Посветлеет, я окажусь на виду!»

И решительно вышла на улицу. Подавляя волнение, подошла к колодцу. Не теряя времени, схватилась за брыж бадьи, притянула ее к себе. Заскрипел журавль, в бадье заплескалась вода. Лена не оглядывалась. Поставив бадью на землю, припала губами к краю, стала с жадностью пить холодную воду, глотая звучно, торопливо. Через ее плечо в воду падали блики лунного света.

Кончила пить, ощутила вдруг, что отяжелела до опьянения. Отпущенная бадья взмыла кверху, заскрипел журавль. Втянув голову в плечи, держась поближе к палисадникам у белых хат, Лена двинулась вдоль улицы, утопая ногами в песчаной, разжиженной пыли. «Донести командованию обо всем, что мы узнали», — мысленно повторяла она слова Рождественского.

Увлеченный распутыванием тайны, которой была окружена «сбродармия», прятавшаяся в песках, Рождественский только перед рассветом дал понять хозяину, что он, наконец, должен отдохнуть. На самом же деле он хотел выбраться в огород и как-нибудь на день припрятать Лену. Он с нетерпением ждал дня, чтобы увидеть солдат противника собственными глазами. Он хотел убедиться — правда ли, что почти весь состав кочующей армии состоит из пожилых людей, из каких-то «бывалых». И еще он рассчитывал на то, что ему, наконец, удастся установить конкретные задачи армии, прибывшей на Кавказ вслед за тылами Клейста.

Как только хозяин возвратился в дом, Рождественский взял оставленный для девушки кусок хлеба и тайком выбрался в огород. Пригибаясь к земле, он побежал к лопухам, к тому месту, где оставил ее.

— Лена! — окликнул он негромко, однако никто не отозвался.

Несмотря на рассвет, сырая мгла была непроницаема. Вдали надрывно лаяла собака, донесся слабый звук пистолетного выстрела. И опять все стихло, все внезапно стало враждебным.

Он метался по огороду, прыжками перебегая с места на место, обшарил все лопухи.

— Только не раскисать, Сашка! — говорил он себе тихо. Минут через десять Рождественский был уже во дворе. Решив разбудить хозяина, постучался в дверь. Ему не ответили. Он отошел на середину двора, постоял в раздумье. С улицы слабо скрипнула калитка. Рождественский быстро отскочил в черное пятно тени и долго стоял неподвижно. Наконец через порожек калитки переступила нога. Человек вошел, — показалась его спина, — он все еще глядел на улицу. Только теперь комиссар узнал хозяина. «Где же он был?». Рождественский двинулся навстречу.

— Вы говорили, хозяин, что ночью ходить опасно?

— Я же не хожу, а бегаю! — ответил тот. — О вашей душе заботка родилась, вот что!

— Что же вы, сбегали к немцам? Неужели вам от этого польза? — негромко спросил Рождественский. — Отвечайте!

— Что отвечать-то?

— Я спрашиваю совершенно ясно! — подступая ближе, произнес Рождественский угрожающе.

— Ясней ясного — чего уж там! Да все ли вам ясно? Как-то вы не по-ладному прежде слова коверкали. Потом же, уложил я вас спать. Тут думка, что за человек? Посмотреть порешил. Ну, сами должны понять, будь вы на моем месте. Ночью сбежали. В лопухах руками шарили. Подозрительность взяла, поглядел, да утерял. А вот, оказывается, вернулись вы пораньше меня. А я в саду поджидал вас.

— Подглядывали за мной? — с усмешкой спросил Рождественский.

— Такое время. Да вы не обижайтесь. Я-то теперь по-другому, похоже, по-настоящему вас понимаю…

— Только душой не кривите, товарищ, — сказал Рождественский уже мягче.

— А чего же мне кривить самому, коли ее враг искромсал? Говорите прямей теперь со мной. Обиду откиньте, не время с нею.

— На такую глупость, на обиду, у меня действительно нет времени, — сказал Рождественский, положив на плечо хозяину руку. Он кратко объяснил, что произошло.

— Как же решилась она! — изумленно сказал хозяин. — На поглум себе, ох ты… Что же это она?

— Помогите… — попросил комиссар, но голос его прозвучал так слабо, что он подумал: «Не понял хозяин!». — Помогите, пока девушка не попала в руки врага, — с усилием сказал он громче.

Казалось, хозяин действительно не понял его и долго еще стоял неподвижно, пощипывая бородку, глядя в землю.

— Боитесь? — с укором проговорил комиссар. — Но ведь наш человек погибнет.

— Ну, чего же тут… Я зараз подниму своих баб, — решительно сказал хозяин и вбежал в дом.

Вскоре на двор вышли три заспанные женщины. Вслед за ними со ступеней сошел хозяин. Он торопливо подошел к Рождественскому.

— Ну, что же? — спросил он и сам себе ответил: — Конечно — бабы! Да мы поразузнаем. А вы отсюда ни на шаг. День! Доверьтесь, я человек русский. — Он подумал, снова пощипал свою бородку. — Да что же там — русский. Поверьте-ка крепче, советский я человек.

Двое суток разыскивали Лену, но так и не нашли. Когда возвращались с поисков две сестры и жена Антона (так звали хозяина), Рождественский спрыгивал с сеновала, жадно всматривался в лица. Женщины разводили руками и молча расходились в разные углы двора.

Рождественский решил, что немцы глубоко упрятали Лену. И меньше всего он верил, что она решилась уйти к Ищерской.

На третий день Антон сообщил таинственно:

— К нам Парфенов сюда проник.

— А кто этот Парфенов? — с нарочитой сдержанностью спросил Рождественский. — Родственник ваш?

— Такой человек, у-у! Теперь такие люди всегда нам родственники.

— Здешний, что ли?

— Не здешний, откуда-то с Терека. Вроде бы, как из главных партизан. Ночью уходит в степь. А здесь по особенному заданию…

— Один он уходит?

— Нет, с пастухами. Те его знают, и знают, куда надо свести…

— А куда?