Анатолий Занин - Белая лебеда

— Чевтаев! — рассердился Кухаренко. — Опять спишь?

Мы попили чай с галетами, покурили, и я собрался к мастерам, и тут в тылу; совсем рядом, раздался сильнейший взрыв. И сразу застрочили за рекой, с резким треском разорвалось несколько мин на бруствере окопа. Кухаренко и я выскочили из землянки. Из окон второго этажа длинного, с множеством толстых колонн дома, позади окопов, выползал шлейф бурого дыма. Немцы ожесточенно стреляли из-за реки.

— Что за хреновина? — выругался Кухаренко. — Кто в дому балует?

Мы выбрались из окопа и перебежками миновали развалины костела. Прячась за выступы, добрались до горящего дома. В задымленном зале я увидел Неминущего. Он рылся в железном шкафу с развороченными боками. Сержант мельком глянул на меня и быстро проговорил, что с трудом подорвал сейф. Думал, в нем есть что-то ценное. В этом доме был банк.

Снаружи стрельба усилилась, беспрерывно рвались снаряды и мины. Прибежал ординарец и, тараща глаза, сказал, что немцы устроили сабантуй, то есть пошли в атаку.

— Взять его! — скомандовал Кухаренко своим бойцам и кивнул на Неминущего.

— Погоди, старшой, — остановил я комроты. — Хороший оружейный мастер. По глупости он. Мы сами накажем…

— Смотри, Кондырь, подведет он тебя, — сказал Кухаренко. — Вот пусть покажет себя в бою.

Уже не прячась в развалинах, мы вернулись в окопы. Немцы дымовыми снарядами пытались ослепить нас, чтобы захватить окопы. Неминущий из ручного пулемета вел прицельный огонь по немецкой пехоте, пытающейся под прикрытием минометного и орудийного огня подобраться к минным проходам в наших заграждениях, которые они проделывали по ночам. Я метнулся в землянку и схватил «снайперку», стал выслеживать в окопах за рекой начальство.

Кухаренко сообщил командиру батальона, что немцы силами до роты атакуют его позиции при поддержке артиллерийского и минометного огня. Солдаты уже отбивались гранатами, я бросил «снайперку» и стрелял из автомата, отдельные немцы просачивались по проходам в проволочных заграждениях, разрушенных обстрелом.

В разгар боя Неминущий громко выкрикивал какие-то устрашающие слова, ругал немцев на чем свет стоит… Ругался, будто кружева вязал, доходя иной раз до двенадцатого колена.

А я во время боя старался загнать подальше свой страх, который будто мохнатым чудовищем наваливался на плечи и даже заглядывал из-за головы.

Бросив гранату, Неминущий тут же хватался за пулемет и меткими короткими очередями прижимал немцев к земле у проволочных заграждений. Проходя мимо, Кухаренко похвально хлопнул Неминущего по плечу.

Когда атака была отбита, я взял «снайперку» и долго искал подходящую цель. Наконец в перекрестье окуляра попала офицерская фуражка с высокой тульей, я взял ниже кокарды и осторожно нажал на спусковой крючок. Немец словно споткнулся.

Кто-то задышал в затылок.

— Научите, младший лейтенант…

Это был ординарец, стрелявший рядом из карабина. Я объяснил, как обращаться со снайперской винтовкой, чтобы она не потеряла точность стрельбы, и показал, как целиться и спускать крючок.

Далеко в нашем тылу громко и многоствольно загрохотало, над головами просвистело и пошло рваться в немецких окопах и на нейтралке.

— Это бронепоезд! — весело крикнул Неминущий.

Позади нашего хутора была железная дорога, по которой по ночам проходил бронепоезд и обстреливал немецкие позиции. Но днем он ни разу не показывался. Возможно, изменил тактику. Ведь сейчас его никто не ждал. Поспешно загрохотали немецкие пушки по бронепоезду, но он, конечно, уже мчится к очередной своей огневой позиции.

Кухаренко похвалил Неминущего за стрельбу из «дегтяря». Мы еще выкурили по сигарете и пошутили. У меня всегда так бывает. Неприятное ощущение возникает потом, когда опасность миновала. И тут я стараюсь шутить, чтобы скрыть неловкость. На иных после боя нападает сонливость, а один солдат у Кухаренко, едва умолкает стрельба, со всех ног бежит к ближайшей воронке справить нужду. Он был всеобщим посмешищем роты. Да терпел, надеясь, что со временем пройдет эта напасть.

Когда возвращались в артснабжение, Неминущий долго вздыхал и, наконец, попросил меня не рассказывать капитану про этот злосчастный сейф. Я обещал, но потребовал, чтобы он бросил свое барахольство.

— Брошу! — заверил Неминущий. — Хай воно провалится! Да чи я куркуль?

И я понял, что он не бросит шастать по чужим квартирам в поисках тряпок и разной ерунды. Если Неминущий говорил неправду, то переходил на этот жлобский жаргон.

Едва мы вошли в домик, Красавецкий спрятал от меня чернявые глаза и засуетился, выпалил несколько одесских анекдотов, выставил тушенку и оладьи. Одессит возил муку и сковородку, иногда баловал нас блинами.

— Куда это вы подевались, старшина? — медленно проговорил я. — Бросили товарищей и смылись?

— Я не смывался, — угрюмовато буркнул Красавецкий. — Я сделал свое дело и пошел назад…

Вообще-то Красавецкий не был трусом, но иногда выкидывал веселые коленца. Как-то нам на время дали грузчика — немецкого пленного солдата. Одессит остался с ним на точке неподалеку от вески — польской деревушки. Он дал пленному немецкий незаряженный автомат и поставил охранять склад боеприпасов, а сам завалился спать в прохладном окопчике. Такая у старшины была заядлая привычка. Начался обстрел, поляки попрятались по щелям и подвалам, а фриц не долго думая пошел шастать по домам. Одессит проснулся и увидел перед собой большую бутыль самогона и аппетитный свиной окорок. Тут и начался пир. Ночью забыли погасить костер, и самолет сбросил две бомбы, разметал ящики со снарядами.

Утром приехали из полка батарейцы за снарядами, а немец ремонтирует ящики. Артиллерийцы не знали, что это пленный, и чуть не убили его, да старшина вовремя проснулся.

Старший техник-лейтенант вернулся из санроты, куда зачастил к своей симпатии-поварихе, отозвал меня в сторону и заговорщицки сообщил, что меня приглашает в гости одна симпатичная особа. Но сказал он таким шепотом, что все мастера слышали. Я приготовился отразить очередной подвох, на которые Лабудин был мастак.

Несколько дней назад он обмолвил, что Лиза частенько к нам заглядывала. Я тут же спросил, как погиб Петя Круглов, мой предшественник.

— По-глупому погиб. — Мой вопрос услышал Борис Колесов. — Лизка его чуть поманила, он и запетушился. Грудь колесом, хвост трубой! Начался обстрел, осколки брызжут кругом, а он идет как на параде. Шли по мелкому окопу, немцы заметили и давай стрелять, а он голову не захотел пригнуть. Прямо в висок навылет пуля прошила. Из-за Лизки он…

— Зачем передергиваешь, Штрафер? — запротестовал Одессит. — Младший лейтенант был отчаянным парнем, а таких… любят женщины…