Анатолий Занин - Белая лебеда

— Признался, — ехидно сказал Борис — Тебе-то не обломилось… Ты же в отчаянные не попал…

— Да и ты тоже… Хоть ты и пугаешь ее гранатой…

Тогда я не обратил внимание на последние слова Одессита.

Из любопытства я все-таки пошел в санроту, которая разместилась на окраине деревушки в густой роще, ходил там на виду, бессмысленно смотрел на шумящие на осеннем ветру верхушки сосен.

— Привет, младший лейтенант, — раздался за спиной тонкий девичий голосок. — Гуляем?..

Я обернулся. Передо мной стояла Лиза — в маленьких сапожках, черной юбке и в ладно сшитой шерстяной гимнастерке. Пилотку она мяла в руках. Золотистые волосы ее разметались на ветру. Я не мог смотреть на ее симпатичные веснушки на вздернутом носике и отвернулся.

— Тебя вызывать надо? Сам не мог догадаться?

— Лиза… М-м-м.. Ты младшего лейтенанта Круглова хорошо знала?

Улыбка моментально сбежала с ее лица. Она надела пилотку, привычно заправив пряди волос, неожиданно подпрыгнула и сорвала небольшую еловую ветку, куснула ее.

— Да, знала… Хороший был парень. Петечка… И если бы не шальная пуля… Но что же поделаешь, Коля… Война… А ты ревнуешь к нему, да? Признайся… Ревнуешь, я по глазам вижу…

Она совсем близко подошла ко мне и выжидательно сузила глаза.

Был момент, когда я мог поддаться чарам этой милой девчушки со вздернутым конопатым носиком… И начались бы свидания, ночные встречи, победные взгляды… Лиза разочарованно усмехнулась и отвернулась, но я быстро взял ее под руку и сказал, что не будем придираться, а то поссоримся, и пропадет такой хороший день. Лиза высвободила руку:

— А ты… Осторожный… Все про меня выспросил у своих мастеров? Они тебе наговорят со злости… Пробовали ко мне подъехать, так я дала поворот от ворот… А ты… Хладнокровный…

— А ну перестань ерундить!..

— Эх, ты! — обиженно проговорила Лиза, повернулась и медленно пошла в свое расположение.

Через несколько дней я вышел утром из домика и увидел убегающую от сарая с сапогами в руках сестричку Лизу. У входа в подвал спал капитан Кононов, укрывшись шинелью. Рядом валялась сбившаяся бурка.

Да, у войны не женское лицо, но женщины по-разному вели себя там, и об этом нельзя забывать. Как-то я завел шутливый разговор с Лизой о разных разностях, и она спросила, есть ли у меня девушка дома. И, как ни странно, я рассказал ей все об Ине, о своей любви к ней и о том, что она любит моего друга Диму, и я бы хотел избавиться от мучительной тоски по этой девушке, а не могу. Даже рассказал, что переписываюсь с другой девушкой и пишу ей любовные письма так, как если бы писал их Ине…

Она выслушала меня с глубоким вниманием и тяжело вздохнула.

— У меня не было такой любви… Я девушкой попала на войну и столько насмотрелась… Мне так жалко всех вас… Особенно таких, как Петя Круглов… Он мне признавался, что до войны не успел даже поцеловаться с девушкой… Мне жалко его…

Она смахнула слезинку со щеки, резко повернулась и побежала прочь.

Но чаще всего мне вспоминается не эта веселая сестричка Лиза. Была в нашем полку красивая девушка, радистка Ирина Косиченко. Высокая, стройная, с роскошными черными косами и зеленоватыми ласковыми глазами. У нее был певучий грудной голос и стремительная походка. А как она смеялась! Ее негромкий и такой доверительный хохоток, я был уверен, мог хоть кого растревожить и покорить. Она держала связь с разведчиками полка, не раз ходила с ними в немецкий тыл и не дрогнула в трудную минуту. Разведчики ее боготворили.

Как-то я был в штабе полка, видел Ирину и слышал ее радостный смех, а потом она приснилась, и я несколько дней без конца улыбался.

Лабудин поведал мне, что Ирина влюблена в нашего командира полка, энергичного, двадцативосьмилетнего подполковника Каштанова. Но, как на грех, к Ирине привязался уже немолодой капитан, помощник начальника штаба. Проходу не давал и при каждом удобном случае напропалую за ней ухаживал.

Однажды ночью он пробрался к ней в землянку. Разведчица просила и умоляла капитана оставить ее в покое, даже пробовала его пристыдить, намекая на разницу в годах, но этот человек уже решил, что овладеет ею. Наконец он схватил ее за плечи и принялся целовать. Ирина выхватила маленький пистолетик, который ей подарили разведчики, и выстрелила в капитана. Она ранила его легко в руку, но капитан как-то сумел обвинить Ирину, и ее отправили в тыл до особого распоряжения. Несколько дней она жила у нас, ходила подавленная, глаз от земли не поднимала, подолгу лежала между штабелей и плакала, сжимая в руке тесак. Рубин носил еду, но она молча отворачивалась и утирала слезы.

Как-то вечером в артснабжение приехали командир полка и его заместитель майор Першин. Они вызвали Ирину к Кононову и долго с ней беседовали, а потом увезли с собой. Больше ничего о ней не было слышно.

После войны я случайно встретил Першина, уже подполковника, и спросил его про Ирину. Першин поинтересовался, откуда мне известна эта девушка, и, немного подумав, сказал:

— Она демобилизовалась и живет где-то на Украине.

— Но говорили, что она любила подполковника Каштанова. Он же, кажется, не был женат?

Подполковник улыбнулся и покачал головой.

— И вас, капитан, заинтересовала эта женщина? Она тогда попросила меня оставить ее вдвоем с Каштановым и сказала ему, что давно любит… И он ее любил и тоже хотел сказать об этом, но она опередила…

Жила она у его родителей и ждала его… Знаешь, капитан, мы часто мечтаем о прекрасной женщине… Так вот Ирина и есть…

Я привез на «газике» винтовочные патроны и стал разгружать их в роще. Помочь пришли Неминущий и Лабудин. Из деревни с криками прибежала испуганная Лиза и, заикаясь, попросила спрятать ее от пьяного Колесова. Она оглянулась, увидела бегущего сержанта и юркнула между штабелями ящиков.

Лабудин сказал, что не раз видел Колесова в такой «наряде» и не хочет больше с ним связываться, а потому поспешно удалился, а попросту бежал.

Я слышал, что сержант, как выпьет, сразу за пистолет и давай куражиться. Говорили, что Кононов дважды предупреждал артиллерийского мастера, и тот давал слово, клялся и божился, и вот опять. Звал, что за его золотые руки многое простится.

Он мог исправить часы любой марки, отремонтировать автомашину, наладить аккордеон. Еще недавно Колесов был водителем «тридцатьчетверки», но во время атаки подорвался на мине, и его обвинили в том, что он сам полез на минное поле — в том бою немцы сожгли много наших танков. Он попал в штрафроту, которая была придана нашему полку, а вскоре его ранило в ногу. Кононов увидел Колесова в санбате, ремонтирующего часы, и взял к себе в артснабжение.

Борис, шатаясь и пьяно улыбаясь, подошел к нам с отведенной в сторону рукой, в которой держал гранату.