Хеммонд Иннес - Воздушная тревога

— А старикан ничего, правда? — спросил он, потом удовлетворенно хрюкнул и закрыл глаза, поленившись даже укрыться одеялом. Еда и сон — единственное, что скрашивало его армейские будни. Мне оставалось только последовать его примеру. Сняв форменку и ботинки, я лег с ним рядом и натянул на себя одеяло.

Но уснуть оказалось не так-то просто. Я тревожился из-за грядущих опасностей и оттого, что понятия не имел, как будет истолкована моя самовольная отлучка. Поверит Огилви моим объяснениям, когда я снова явлюсь на службу, или же я окажусь под арестом по обвинению в дезертирстве?

Наверное, я все-таки задремал, однако момент пробуждения стерся из моей памяти. Просто я вдруг понял, что пребываю в полном сознании и чувствую себя так, будто не спал вовсе. Потом до меня дошло, что тревога не рассеивается даже тогда, когда разум свободен от мыслей об опасности. Какое-то мгновение я никак не мог понять причины беспокойства, затем услыхал едва уловимый шум. Казалось, где-то на низшей передаче движется автомобиль. Я перевернулся на другой бок, намереваясь заснуть опять, но вдруг вспомнил, что шоссе слишком далеко — слишком далеко, чтобы звук этот мог долететь сюда. Его мог донести ветер, но ночь была тихая… Да и с чего бы вдруг водителю ехать по шоссе на первой скорости?

Шум нарастал. Внезапно я понял, что это не легковой автомобиль: звук был куда громче, и источник находился не на шоссе, а гораздо ближе. Вскочив с кровати, я подошел к окну. Луна стояла довольно высоко, и даже легкий туман, по-прежнему висевший в воздухе, не помешал мне разглядеть какое-то движение позади зарослей утесника ярдах в пятистах от меня. На открытое место выполз грузовик, следом за ним, почти впритык, второй, потом показался и третий. Я смотрел, как они исчезают из виду, растворяясь в тумане. Шум моторов мало-помалу затих, но я продолжал ждать, и наконец мое терпение было вознаграждено — я увидел на шоссе мигающее светлое пятно, а следом за ним еще два огонька. Они двигались в южном направлении.

Я взглянул на часы: было самое начало второго. До рассвета еще три часа. Я не знал, что делать. Это могли быть и армейские грузовики. Вдруг я вспомнил, как раненый рабочий бормотал, что в Коулд-Харбор он поедет на грузовом автомобиле. То, что я искал, могло быть и не на самой ферме, а где-нибудь поблизости. Возможно, ферма сама по себе совершенно безобидна, но неподалеку от нее расположен, к примеру, тайный склад оружия, который удобства ради тоже именуют Коулд-Харбор.

Я никак не мог решить, что же предпринять. Я окончательно разуверился в своей способности мыслить логически и боялся наворочать еще больших глупостей, чем те, которые, похоже, уже совершил. Пока я стоял у окна, раздумывая, как быть, до моего слуха вновь донесся отдаленный рев моторов, надрывавшихся на низкой передаче. Я вперил взор в кустарник, из-за которого выползли на этот раз четыре грузовика. Я следил за фарами, пока машины не выехали на шоссе. Они тоже свернули к югу. Почувствовав внезапную решимость, я круто повернулся.

— Мики! — приглушенным голосом позвал я и потряс его за плечо. — Мики, проснись!

— А-а? — Мики повернулся, уставился на меня и сонно заморгал. — Что такое?

— Надо мотать отсюда, — сказал я.

— Не понимаю, чего ради. Разве тут плохо?

— Неплохо, только тут творится неладное.

— Скажи, когда смеяться, — промямлил он, — и я посмеюсь.

— Не будь ослом! — яростно встряхнув его, рявкнул я.

— Ладно, ладно, — недовольно проворчал он, слезая с кровати. — Что случилось?

Рассказав ему об увиденном, я добавил:

— Надо попробовать дознаться, откуда едут эти грузовики и что они везут. А времени у нас мало.

Я уже надел форменку и теперь обувался.

— А может, это бедную пехоту на ночные маневры повезли? — бестолково произнес Мики. — Он никак не мог проснуться.

Я подошел к окну. Высота была футов двадцать, внизу твердый грунт, но плющ казался довольно прочным. Единственная трудность — решетка. Прутья были гораздо толще, чем обычно в детской. Более того, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они не привинчены к оконной раме, а замурованы в глубокие гнезда. Складным ножом я соскреб краску и внимательно изучил цемент. Он был не совсем свежий, но наверняка гораздо моложе рамы.

И в этот миг шоры упали с моих глаз. Окно забрано решеткой вовсе не потому, что комната когда-то служила детской. И не потому заперли дверь, что мы здорово смахивали на отпетых субчиков. Просто наш старик — вовсе не тот, за кого себя выдает.

Я изо всех сил рванул прутья, но они даже не дрогнули.

— Не рыпайся, браток, все равно не выдернешь, — рассудил наблюдавший за мной Мики, — Попробуй лучше дверь.

— Она заперта, — сообщил я.

— А что, разве нельзя отпереть?

— Можно, — ответил я, дивясь его тупости, — только вот ведь беда какая: ключ-то с другой стороны.

— Дай-ка мне ножик. Свой я однажды вечером посеял в подпитии.

Я отцепил нож от шнурка. Мики открыл шильце и сунул его в замочную скважину. Спустя пару минут из-за двери донесся стук упавшего ключа.

— Плевое дело, когда есть подходящий инструмент, — пробормотал Мики, осторожно ковыряясь шилом в замке. — Эта штуковина слишком толстая.

Помочь я ничем не мог. Я просто стоял рядом и ждал в лихорадочном волнении, боясь, что Мики не справится. Но вот наконец раздался щелчок, и он выпрямился.

— Господи, прости мою душу грешную. Не разучился, оказывается… Может, еще пригодится, когда демобилизуюсь, — сказал он, подмигнув мне.

— Грандиозно! — похвалил я. — Давай трогаться.

Я тихонько повернул ручку и открыл дверь. В коридоре после залитой лунным светом комнаты было темным-темно. Просунув в дверь голову, я осмотрелся. Похоже, никого. Я включил фонарик. Да, коридор был пуст. Когда я ступил в него, снизу от лестницы донесся какой-то шорох, и я замер на месте с поднятой ногой. В доме стояла могильная тишина, ничто не двигалось, только едва слышно тикали старинные напольные часы. Вполне вероятно, это пробежала мышь или даже крыса. Похоже, дом кишел теми и другими. Я вновь двинулся вперед. Мики прикрыл дверь, и мы, по-прежнему в полной тишине, дошли до лестницы.

Однако, когда мы стали спускаться по ступеням, тишина эта показалась мне гнетущей. Меня охватило мерзкое паническое стремление бежать из этого дома вон, пока эти молчаливые стены не сомкнулись вокруг нас навсегда. Дом был из тех, что имеют свою собственную атмосферу. Войдя в него, я поначалу как-то не заметил этого, потому что был охвачен азартом приключения. Теперь же, когда я знал, что дом враждебен, его атмосфера пугала меня. Здесь царил дух какой-то затаенной злобы, дух, из-за которого благообразный викторианский облик дома казался не более чем коварной личиной.