Илья Маркин - Впереди — Днепр!

— О… о… очень замечательный, — багрово покраснев, с натугой проговорил Васильков, и Алеша так же, как и он, смущенно опустил глаза.

Лесовых не видел еще Василькова после возвращения в роту, хотел спросить его о здоровье, но, заметив его смущение, явно вызванное заиканием, присел на выступ окопа и, кивком головы пригласив пулеметчиков садиться, весело сказал:

— Вот и опять на нашей улице праздник начинается!

— Пид такой оркестр, та з таким фейерверком можно гульнуть — воскликнул Гаркуша. — Цэ нэ як тоды, колысь хриц колошматил нас!

— Да, теперь совсем другое дело, — задумчиво проговорил Лесовых и, пристально посмотрев на Гаркушу, добавил: — И земля украинская рядом, всего полтора десятка километров.

— Эх, товарищ майор, хучь верьте, хучь не верьте, — строго нахмурив кустистые брови, с еще большим жаром воскликнул Гаркуша, — во сне стал видеть землю украинскую. Я вить распробродяга из всех бродяг. И где только меня черти не носили! Уж не говорю там про Сибирь таежную, где я, наверно, дерев тыщь сто свалил и Мурманск распрохолодный. В Ташкенте, даже в городе этом, что отцом яблок называется, в Алма-Ате побывал. Не совру: заколачивал я гарно. Не то, что в Одессе на бычках да барабульке. А вот приеду в новое место какое, обжиться еще не успею и опять Одессой и во сне и в здравом рассудке брежу. А теперь, ну, просто сил нету. Хоть бы глазком одним на море глянуть.

— Скоро, совсем скоро и Днепр увидите и море, — сказал Лесовых, — война уже явно переломилась и на убыль пошла. Вот рванем сегодня и — как в гражданскую войну говорили, — даешь Харьков! Даешь Днепр! Даешь Киев и Одессу!

— Ой, товарищ майор, — без обычного притворства вздохнул Гаркуша, — далеконько еще до Одессы. Если пешком шагать, пятки до костей сотрешь.

— А… а… а ты их салом смажь, — шутливо бросил Саша Васильков.

— Точно! — с готовностью подхватил Гаркуша. — А ну, Лексей, — подтолкнул он Алешу, — пулей на кухню и скажи, что Потап Гаркуша сало требует.

— Только не топленого, а шпиг, окорочок или грудинку на крайность, — весело добавил Саша.

— Точно! — с напыщенной строгостью подтвердил Гаркуша. — Тильки щоб та свинятина нешкуреная была, а паленая. Щоб кожуринка румяненькая, як персик переспелый, и щоб на зубах похрустывала.

Лесовых, улыбаясь, смотрел на веселых пулеметчиков и настороженно вслушивался в гул неумолкавшей артподготовки. Он всю ночь ходил по подразделениям, в шести ротах побывал на партийных и комсомольских собраниях, много выступал и говорил с солдатами, но усталости совсем не чувствовал. Он хотел до начала атаки посидеть с пулеметчиками, немного отдохнуть, но в окоп вбежал празднично-сияющий, раскрасневшийся так, что совсем не было видно веснушек, Дробышев и, не заметив Лесовых, одним духом выпалил:

— Приготовиться к выдвижению на рубеж атаки! Простите, товарищ майор, — увидев Лесовых, все так же вдохновенно продолжал он, — сейчас — семь сорок, будет огневой налет «катюш».

— Командуйте, командуйте, — одобрительно сказал Лесовых, — я на минутку к вашим пулеметчикам заглянул. Если кто спрашивать меня будет, скажите — в третий батальон ушел. Ну, товарищи, — пожал он руки Дробышеву, Василькову, Гаркуше и Тамаеву, — желаю самого, самого лучшего!

Он хотел сказать хоть что-нибудь сильное и возвышенное, но мгновенно изменившиеся после приказания Дробышева лица пулеметчиков выражали одновременно столько решимости, напряжения и нескрываемой радости, что обычные слова казались Лесовых слабыми и неспособными выразить даже крохотную частичку их переживаний. Он еще раз стиснул руку самого молодого из всех — Алеши Тамаева и, взглянув в его коричневые с огромными зрачками глаза, с силой прижал его к себе.

— Идите, друзья, — задыхаясь, прошептал Лесовых, — идите смело вперед. Там наше счастье, там наша победа!

Лесовых уже скрылся за поворотом хода сообщения, а Алеша все стоял растерянно, чувствуя, как буйно стучит кровь в висках и глаза туманятся от нежданных слез.

«Да мы, да мы, товарищ майор, — мысленно сказал он замполиту, — мы их так погоним, так погоним, что в Днепре утопим».

Когда, опомнясь, повернулся он лицом к фронту, над позициями полыхали тысячи взрывов реактивных мин, а из нашей первой траншеи, словно чудом вырастая, стремительно выскакивало множество людей и кто пригибаясь, кто — в полный рост, бежали туда к сплошной стене синевато-коричневого огня и дыма. А в вышине все гуще и плотнее шелестели снаряды, улетая куда-то за разлив огня и дыма.

— Стрелки пошли, и нам пора, — с заметной дрожью в голосе проговорил Саша Васильков и, перекинув через плечо связку из шести коробок с пулеметными лентами, воскликнул:

— За мной! Вперед!..

Схватив вместе с Гаркушей левой рукой пулемет за хобот, а правой две коробки с лентами, Алеша побежал вслед за Васильковым, совсем не чувствуя ни тяжести катившегося пулемета, ни патронов в коробках, ни собственного тела. Впереди, неоглядно растянувшись вправо и влево, густой цепью бежали стрелки. Позади них по двое, по трое, по пять человек так же спешили к густевшему дыму пулеметчики, бронебойщики, минометчики, связисты. На мгновение Алеше показалось, что эта огромная лавина людей, как штормовой накат, ворвется в дым и неудержимо, не останавливаясь, покатится на юг, к украинским землям и дальше вперед, где как он знал по карте, распластался синий разлив Днепра. Но бежавшие первыми стрелки вдруг остановились почему-то почти у самого края призрачной пелены дыма и начали падать. Подбегавшие к ним другие стрелки также падали, словно встретив непреодолимое препятствие.

«Остановили!» — опалила сознание Алеши отчаянная мысль, но он тут же понял, что это была не атака, а всего лишь выход на рубеж атаки. Стрелки падали не под силой вражеского огня, а чтобы передохнуть, собраться с силами, выждать, когда наша артиллерия перенесет огонь в глубину, и уж тогда кинуться в атаку. Развернув пулемет и упав рядом с Гаркушей, Алеша привычно откинул крышку патронной коробки и вытащил конец ленты.

Снаряды и мины рвались совсем рядом впереди, где были вражеские траншеи. В сплошном грохоте потонули людские голоса. Не слышно было даже рева и лязга танков, вынырнувших из лощин позади наших позиций и приближавшихся к залегшим на рубеже атаки стрелкам.

— Силища, неудержимая силища! — только по движениям губ понял Алеша, что прокричал бледный от волнения Саша Васильков.

Гаркуша, привстав на колени и что-то крича, махал руками лежавшим впереди стрелкам. Те, ничего не слыша, но видимо хорошо понимая Гаркушу, ответно махали касками, автоматами, показывая вперед, где в дыму и огне скрывались вражеские позиции.

Внезапно грохот взрывов смолк. Набирая скорость, взревели позади танковые моторы, из края в край призывно пронеслось «В атаку! Вперед!», и тысячи лежавших людей вскочили, перемешались с обгонявшими их «тридцатьчетверками» и, паля из автоматов, винтовок, пулеметов, кинулись в еще не рассеявшийся дым. А еще дальше, где-то за первыми траншеями противника, тысячеголосо разрезая воздух, опять сплошным гулом били наши артиллерия и минометы.