Олекса Белобров - Обратный отсчет

Вернувшись в кабинет комбата, он обнаружил там замполита батальона майора Сиденко. Оба о чем-то спорили, но с появлением Петренко вдруг умолкли. Комбат тут же объявил, что, по решению командования бригады, старший лейтенант Петренко откомандировывается сопровождать труп погибшего в ночном бою прапорщика Нефедова на его родину — в Ташкент. Александр удивил «вождей», мол, уже в курсе и готов к командировке.

Перечитав представления на «победитовцев», комбат с замполитом вместе подписали бумаги, хотя высокий статус награды для Рейнджера несколько озадачил обоих. Посовещавшись, батальонное начальство все же решило завизировать документ, поскольку такой ошеломляющий успех редко выпадал на долю обычных подразделений.

— А на себя почему не пишешь? — поинтересовался Шлапак, подозрительно разглядывая старшего лейтенанта.

— Вы же сами знаете, товарищ подполковник, я «непроходной» для любых наград, — усмехнулся в ответ Хантер. — Я ж «репрессированный», находился под следствием…

— Под следствием он был! — рассмеялись оба. — Ты ему одно, а он, как дятел: «Репрессированный, непроходной»! Запомни, старлей, у Фортуны два лица — одно приветливое, другое не очень, задницей называется. Так вот, пока она к тебе «передницей» — мастери себе представление на Красную Звезду!

— Не буду! — уперся Петренко. — Прошу меня простить и понять, товарищи офицеры, — я против собственных принципов не пойду!

— Ладно, сейчас вызовем комсомольца, — усмехнулся замполит. — Он накатает под мою диктовку.

Пока прапорщик — секретарь комсомольского бюро батальона — описывал ночные похождения старшего лейтенанта Петренко, тот попил чайку с комбатом. Потом представление подписали все, кому положено: комбат, замполит, секретарь партбюро. Но тут пошли непонятки: комбата вызвали на одно совещание, замполита и секретаря — на другое. Так что нести представление на подпись Монстру пришлось самому Хантеру.

— Удивительное у них тут расписание движения поездов! — растерянно бормотал он, переминаясь с ноги на ногу перед штабом бригады и сжимая в руке пачку бумаг. — А, да хрен с ним, в конце концов, — наконец решил старлей. — Пойду, а там — будем посмотреть, как говорят в портовом городе Одесса.

— В Одессе еще говорят: перестань сказать. — Рядом неожиданно возник подполковник Ветла. — Молодец, Саня! — Он еще раз пожал его руку. — Умеешь выживать в любых условиях! Дуй к Монстру и ничего не бойся, правда и партком за тобой! — Он легонько подтолкнул младшего товарища вперед.

Войдя в штабное здание, Александр решительно постучал в дверь кабинета начальника политотдела.

— А, это снова ты? — вместо приветствия буркнул Монстр из-за стола. — Показывай, что там у тебя! — Подполковнику и в голову не пришло предложить подчиненному присесть.

Хантер только сейчас въехал, что на плече у него все еще болтается автомат — с тех пор как прибыл с «точки». Оружие странным образом прибавило ему уверенности в разговоре с давним и заклятым врагом.

— Представления к наградам. — Он шлепнул на стол начпо пачку бумаг и без приглашения опустился на стул, положив автомат на колени.

Монстр нехорошо покосился на старшего лейтенанта, всем видом давая понять, что возмущен его поведением, но все же принялся просматривать наградные материалы. И чем дальше он читал, тем больше его разбирал смех.

— Ты, вообще-то, все это всерьез? — Михалкин швырнул прочитанные наградные на стол. — Или у тебя на «точке» мозги от жары поплыли?

— Что вы имеете в виду, товарищ подполковник? — напрягся Хантер.

— А то, что всю эту галиматью, которую ты тут понаписывал, я подписывать не стану! — отчеканил Монстр. — Какие подвиги? Рота запущена донельзя, партийная и комсомольская организация не функционируют, воинская дисциплина на нуле. Откроем журнал учета происшествий, преступлений и нарушений воинской дисциплины. — Он отработанным движением извлек из ящика письменного стола пухлый гроссбух. — Вот она, твоя рота, смотрим: преступлений — два, чрезвычайных происшествий — два, грубых нарушений воинской дисциплины — восемь. И это только за зимний период обучения! Какие, к лешему, награды, товарищ старший лейтенант?! Возьмем теперь подразделение старшего лейтенанта Дубяги, которого ты недавно оскорбил в присутствии свидетелей: преступлений и происшествий нет, грубых нарушений — одно, да и то относится к периоду, когда замполит находился в отпуске!

— Сдается мне, товарищ подполковник, — сцепив зубы, проговорил Хантер, — что за время моего пребывания на должности замполита в моей роте тоже не зафиксировано ни одного происшествия, не говоря уже о преступлениях! Люди участвовали в боевых действиях, отважно выполняли воинский долг, нанесли врагу существенные потери…

— А мне по херу ваши боевые действия! — Монстр с безразличным видом откинулся на стуле, прикуривая сигарету. — Для меня главное — воинская дисциплина, уставной порядок, дневники социалистического соревнования, партийная и комсомольская документация, состояние ленкомнат! Я провожу в жизнь партийные установки, а на эти твои жалкие потуги мне плевать! Может, ты и себе орденок нарисовал? — желчно поинтересовался подполковник, щурясь сквозь сигаретный дым на подчиненного.

— Представление на старшего лейтенанта Петренко написано не мной, — ответил Хантер. Он был весь мокрый от ненависти и напряжения и едва сдерживал себя, чтобы не схватиться за оружие. Сделав нечеловеческое усилие, он все же сумел взять себя в руки.

Начальник политотдела порылся в бумагах, нашел нужное представление, прочитал его с ухмылкой, а затем разорвал и отправил в корзину.

— Из всей этой кучи дерьма, — продолжая усмехаться, проговорил он, — я подпишу только посмертное представление на прапорщика Нефедова. Чей труп ты повезешь в Ташкент и будешь там оправдываться перед его родными. Будет честнее, если прямо расскажешь, как ты человека угробил! А теперь — забирай всю эту макулатуру, и чтобы я тебя больше в своем кабинете не видел! Не люблю, когда такие типы, как ты, Петренко, являются ордена выпрашивать!

— Ладно! — Хантер мгновенно успокоился, как бывало с ним в самые критические минуты. — Но запомни, — он плюнул на субординацию и перешел на «ты», — весь остаток своей жизни я буду жалеть, что тогда, в апреле, пощадил тебя, мразь… — С ненавистью глядя в округлившиеся от изумления глаза подполковника, он отчетливо выговаривал каждое слово. — Была у меня мысль кончить тебя, когда мы вдвоем рядом с «духами» лежали, но взял на душу грех — в живых тебя оставил! — Рука старлея до боли стиснула ремень автомата. — Но ничего, земля — она круглая! Да и война еще не закончилась, на ней всякое бывает! — Он развернулся, прихватил со стола пачку бумаг и зашагал к выходу.