Борис Бурлак - Левый фланг

Коммунисты, коммунисты… Как вы действительно быстро выходите из строя под огнем, поднимаясь первыми в атаку.

Ян Августович отложил стопку билетов погибших солдат и офицеров и придвинул к себе другую, тонко пахнущую ледерином, а не порохом. Все люди незнакомые, прибывшие в дивизию, наверное, осенью, пока он отлеживался в госпитале. Но есть и ветераны. Вот «маленький старшина» Георгий Акопян. Его он знает еще с Моздока. Тоже давно просрочил льготный кандидатский стаж, хотя и служит на виду у всех, в разведке. Неплохо служит, когда надо, идет в ночной поиск, за языком. А вот младший лейтенант, переводчица Вера Ивина. Одна из тех девчонок, что с утра до вечера осаждали военкоматы, а если их не брали в действующую армию, то они выплакивали свое право воевать. Золотая молодежь! Иные даже не успели в мирное время вступить в комсомол и теперь сразу вступают в партию. Война свела у них на нет переходный возраст, — и все они, очень рано повзрослев, давно приняли на свои плечи, безо всяких скидок полную долю государственного груза. Это именно те молодые люди, которые после победы составят сердцевину партии, ее ударную силу второй половины века…

Две стопки партбилетов: одни принадлежали мертвым, другие принадлежат живым.

Две стопки партбилетов лежали перед Лецисом, членом партии с семнадцатого года: по левую руку — старые, по правую — новые. Они были дороги ему в равной мере. Новых больше, чем старых. Так должно и быть. И все ж он опять раскрыл партийный билет Медникова и снова заглянул в лицо потомственного пахаря, который и здесь, в Венгрии, готовил чужую землю для будущего сеятеля, освобождая ее от мин, как, бывало, от межевых камней — колхозное родное поле…

Лецис взял простую, школьную ручку и стал подписывать новые партбилеты, чтобы завтра же, не откладывая до тихих дней, вручить солдатам прямо на передовой. Завтра дивизия станет сильнее почти на двадцать коммунистов. Пополнение как раз кстати. Его суть не в добавке активных штыков, а в личном примере тех, кто увлекает за собой однополчан.

Утром Ян Августович поднялся с тяжелой головой, да к тому же и с тяжелым сердцем. Оно начало пошаливать все чаще, особенно в такую неустойчивую погоду, как здесь, в Венгрии. А впрочем, мадьярская туманная и слякотная зима вряд ли виновата. Когда жизнь подвигается к шестидесяти, только поспевай отсчитывать всякие там переходы количеств в старческие качества. Что и говорить, диалектика не из приятных.

Благо, в дивизии никто не знает, что у него больное сердце. На вид здоровяк здоровяком, косая сажень в плечах, и все думают, что ему износа не будет. Пусть думают. Так-то лучше… Ян Августович выругал себя, начал одеваться. Он же хотел с утра, пораньше отправиться на передовую, вручать партийные документы новичкам. Нет-нет, надо раскачаться. Нашел время болеть, когда дивизия отбивается из последних сил. Непорядок.

Хорошо, что на переднем крае сегодня тихо. Перелом, что ли, наступил наконец? Или неприятель не закончил новую перегруппировку и ждет вечера? Сколько у него еще осталось танков, сам черт не ведает. Бьем, бьем эту танковую э л и т у немцев, а они все лезут. Но скоро-скоро должны выдохнуться.

Это уже всегда так, — не ушел в полки с восходом солнца, обязательно потеряешь на командном пункте минимум полдня: то внеочередное политдонесение нужно передать в е р х у, то принять заезжего корреспондента какой-нибудь газеты, то срочно поговорить по телефону с замполитами частей. Лецис выбрался на передний край только после обеда. Затишье на участке фронта под Секешфехерваром продолжалось. Странно. Непривычно. Лецис, и не догадывался, что эта тишина была связана с той, которая уже наступила в районе озера Веленце, откуда уползали, оставляя кровавый след на утреннем снегу, недобитые «тигры» и «пантеры». Тишина немедленно передается по всему фронту, как и ружейная пальба, вдруг возникшая в одном месте.

Пользуясь передышкой, войсковые тыловики подвозили боеприпасы, где скрытно, балками, а где и в открытую, на виду у неприятеля, — он сегодня почти не обстреливал дороги. Неприятель тоже, наверное, пополняет артзапасы. Но для него так и останется до конца войны загадкой тот особый вид оружия, которым располагают русские и которого не было и не могло быть в немецкой армии. С этим оружием и шел на передовую начальник политотдела Лецис.

Он вручил партийные билеты в стрелковых полках Бондаря и Киреева, занимавших оборону локоть к локтю, поговорил накоротке с молодыми коммунистами, пожелал им боевого счастья и потом направился к артиллеристам.

Легкий истребительный дивизион располагался на танкоопасном направлении, в лощине между высотками, куда не раз уже «просачивались» отдельные машины. В сотне метров от огневых позиций батарей до сих пор стояли два подбитых танка и вокруг них валялись трупы гитлеровцев, припорошенные сухим снежком. Немцы, как ни старались, не смогли оттащить эти танки к себе в тыл: артиллеристы защищали их, как свои собственные.

— Позовете сержанта Тишина, — сказал Лецис командиру дивизиона капитану Абрамову.

— Я здесь, товарищ подполковник, — отозвался Тишин, выступая из группы батарейцев.

— Скажите на милость, не узнал, а ведь старый дружок-приятель!

Солдаты засмеялись.

— Как вытянулся, скоро меня догонит, — говорил Ян Августович, приглядываясь к сержанту. — Растут, растут люди в единоборстве с танками!

— Вчера еще одного ловко зацепил, — сказал командир дивизиона.

— Молодец!.. Так вот, товарищ Тишин, вы теперь кандидат партии, — Лецис обнял его, ощутив юную гибкость тела, — высок да тонок!

— Спасибо, товарищ подполковник, — осевшим голосом ответил Тишин, и слезы навернулись на его глазах.

Ян Августович хорошо понимал состояние парня. Люди на войне привыкают сдержанно относиться к любой славе и даже первый боевой орден не вызывает у них такого волнения, как эта тоненькая книжечка — знак непосредственной принадлежности к партии. Ему доводилось видеть слезы и на лицах прославленных героев, принимавших партийные билеты с необыкновенным душевным трепетом. Он сам будто становился моложе всякий раз — в эти минуты приобщения новых людей к ленинскому союзу единомышленников, хотя уж он-то, казалось, привычно выполнял свои обязанности начальника политотдела.

— Поздравляю, товарищ Тишин. Надеюсь, мне, старику, не придется краснеть за вас.

— Большое спасибо, спасибо вам, товарищ подполковник. Ваше доверие я оправдаю… — говорил Микола, тщательно, аккуратно вкладывая кандидатскую карточку в заранее приготовленную обложку и пряча ее в левый заветный карман гимнастерки.

Старшина Нефедов поздравил его последним, но руку пожал с чувством, — не поминай, мол, лихом своего помкомвзвода.