Иван Падерин - Когда цветут камни

— Верно, Файзула, я к тому и говорю, — согласился Туров.

— И мы об этом же толковали, — сказал Рогов.

Завтра День Победы, а сегодня кому-то придется погибнуть. Этого не избежать, и тем не менее в душе каждого гвардейца живет надежда, даже уверенность, что он останется в живых даже после самой ожесточенной схватки. Останется в живых потому, что неодолимо хочется жить, взглянуть на мирную жизнь людей. И чем ближе заря мирной жизни, тем ненавистнее война, тем больше хотелось жить. Даже такому отчаянному и бесшабашному человеку, как Туров, который никогда не задумывался над возможностью смерти и не унывал. Но сегодня и ему не до шуток. Не зря он привел пример с бешеной росомахой. В самом деле, у взбесившегося врага — бешеная сила, он опасен даже для того, кто во много раз во всем превосходит его. Значит, надо обдуманно готовиться к новой атаке. На «ура» этот канал не возьмешь. Надо продумать что-то смелое и хитроумное, такое, чтобы эти бешеные росомахи кусали не советских бойцов, а самих себя или гранитные стены своих дзотов…

И, как бы отвечая на эти раздумья, гвардейцы стали высказываться. Сержант Кедрин предложил облить керосином мешочки с песком, которыми прикрыта броня штурмового танка, и поджечь его в момент атаки:

— Получится, будто горящий танк ринулся на мост…

— А здорово, Алеша, здорово, живой огонь придумал. Все зверь живой огонь боится, — одобрил его предложение Файзуллин.

— Ну, а если под этим мостом заложены фугасы? — спросил Борковин. — Только танк на мост — фугасы и взорвутся.

— Надеюсь, разведчики постараются обезвредить эти фугасы, — сказал Бусаргин, поглядывая на Турова, который делал вид, будто ничего не слышит. — На прошлом партийном собрании командир полка сказал, что он верит в способность каждого солдата принять правильное решение в любой обстановке. А это значит, что каждый из нас должен самостоятельно поставить перед собой задачу — переправиться на ту сторону канала! У каждого есть веревочная штурмовая лестница, а я вот заготовил железные кошки. Могу, кому надо, выдать сейчас же.

— У меня еще одно предложение, — сказал Рогов. — Товарищ майор, разрешите вашу карту…

Бусаргин развернул перед ним карту. Гвардейцы обступили его.

— Я бы всю артиллерию подтянул сюда, — предложил Рогов, — и минуты за три до атаки ударил бы по этим домам, чтобы ослепить пулеметчиков на флангах. Потом для видимости вот здесь и здесь выбросил бы несколько мешков с ватой и стружками на воду, в канал, будто бы плывет десант. И пусть себе фашисты в темноте расстреливают эти мишени. А мы бы тем временем на мост…

Гвардейцы продолжали говорить наперебой, а тот, кто больше вкладывал в общее дело ума и смекалки, будто и сам становился богаче и счастливее товарищей, еще не успевших найти новую дельную мысль.

«Мое предложение все-таки никто не отверг», — самолюбиво ответил про себя Алеша Кедрин.

— Ну, а что предложит разведчик? — снова обратился к Турову командир отряда.

— Решайте. У меня свой план, капитану Лисицыну доложу, — ответил Туров.

— Секрет?

— Конечно, секрет, — ответил за товарища Алеша Кедрин. — Не зря же им за секретность двадцать пять процентов надбавки дают.

— Могу подарить тебе эту надбавку, а что не положено, то не положено. Поэтому больше ничего не скажу. А что касается фугасов под мостом, то можете не беспокоиться — не взорвутся.

Сказав это, Туров удалился. Он не любил, когда на нем останавливали внимание. Он привык думать и действовать без свидетелей. Тем более сейчас. Скажи, а кто-нибудь подслушает и вместо помощи будет только мешать. Возвращайся тогда с пустыми руками. А сейчас Туров размышлял над тем, как пробраться в имперскую канцелярию.

— Николай, я знаю, куда ты собрался. Возьми меня с собой, — сказал Леня, догнав Турова в соседнем подвале.

— Тебя?.. Без разрешения командира не возьму.

— Слушай, Коль! У меня сегодня неприятность.

— Слыхал… Значит, ты сегодня вроде как штрафник.

— Называй как хочешь, но пойми…

— Варька-то как выдобрела, а? Помню, какая она была — одни глаза. А сейчас, гляди-ка.

— Слушай, Николай. Я тебя не подведу…

— Ладно, подумаю. Может, на прикрытие возьму. Но ты прежде у командира отряда спросись и с Лисицыным поговори.

Леонид бросился назад в подвал к Бусаргину, от него — к Лисицыну. А тем временем Турова уже и след простыл. Он умел неприметно уходить не только от противника, но и от своих.

— Нет, ты от меня так не уйдешь.

Водосборная труба, проложенная вдоль улицы, привела Леонида к Ландвер-каналу, а дальше… вываливайся из этой трубы в воду и плыви. Но куда?

Высунув голову из этой трубы, Леонид посмотрел направо, налево. Перед мостом, у противоположной стенки, он заметил веревочную лестницу.

— Вот ты где!

Справа застрочил пулемет. Пулеметная очередь ударила в гранитную стену левее трубы. Еще одна очередь, и по каске, как резкий удар молотка, вскользь хлестнула пуля.

И в то же мгновение он свалился в воду.

Туров встретил его зло.

— Плыви обратно. Ты же убит…

Затем, подумав, разведчик пожалел земляка и спустил на воду свою телогрейку и каску на двух досках, связанных крестом. Было полное впечатление, что это человек выплыл из-под моста под густые очереди немецкого пулеметчика.

Теперь друзьям пришлось больше часа сидеть без движения в нише под мостом. Когда темнота сгустилась, они разминировали мост и перебрались в подвал дома, со второго этажа которого строчил пулемет. Здесь Леня впервые лицом к лицу встретился с немцем, вооруженным фаустпатроном. Стрелять было нельзя, а позвать на помощь Турова — это значило выдать себя и товарища.

И Леня, зажав рот фаустнику, долго возился с ним, прежде чем вспомнил, что у него есть нож…

Ущербленная апрельская луна скользила меж туч по берлинскому небу, похожая на обмылок в пене. Ветер дул слева. Тени домов ложились на канал и на мост.

Наблюдательный пункт Максим Корюков устроил на чердаке дома, в центре расположения полка. Отсюда был виден почти весь Тиргартен и канал, пересекающий центр Берлина с запада на восток.

Выслушав доклады командиров штурмовых отрядов и отдельных групп, Корюков принял решение: начать форсирование канала с наступлением полной темноты. Об этом он доложил командиру дивизии.

Но в ответ услышал:

— Ночью только в жмурки играть. Начинайте немедленно…

Прежде чем бросить полк под губительный огонь пулеметов, как это сделал левый сосед, Максим Корюков еще раз поднялся на свой наблюдательный пункт. Он ждал сигнала от капитана Лисицына, который с группой разведчиков должен был появиться на той стороне канала и обеспечить захват моста.

Неожиданно фашисты, обороняющие канал, обрушили на квартал, занятый полком Корюкова, зажигательные мины и снаряды. Какая-то густая клейкая смесь, разлетаясь во все стороны из рвущихся снарядов и мин, прилипала к стенкам и горела ярким и жарким огнем. Горели камни, кирпичи, асфальт — все охватил огонь, ослепив наблюдателей на пункте, наводчиков орудий и пулеметчиков. Максим был взбешен. Разве это ночь? Для противника она светлее ясного дня: малейшее движение на нашей стороне вызывает яростный огонь фашистских пулеметов. Если даже сейчас поступит сигнал от Лисицына, то все равно поднимать отряды нельзя: фашисты покосят людей еще до подхода их к каналу.