Иван Падерин - Когда цветут камни

Перед Бугриным лежал план Берлина. Откуда, с каких точек можно видеть рейхстаг? Бугрин медленно положил на аппарат телефонную трубку.

— Вот что, корюковцы, — обратился он к Лисицыну и Турову, — Гитлер еще маневрирует. Этого гитлеровского телохранителя мы сейчас отправим к командующему фронтом, а вы ступайте в свой полк и скажите Корюкову: солдаты соседней армии уже видят рейхстаг.

Едва Туров успел вскочить в коляску мотоцикла, как Лисицын включил скорость и нажал газ. Среди разрушенных фугасками кварталов Берлина пробираться было трудней, чем через глухую тайгу: солнца совсем не видно, а стрелка компаса крутится, как сорока на колу. Все же по пути на Паулюсштрассе разведчики успели известить солдат других полков, отведенных в резерв и на отдых о том, что сказал им Бугрин: «Солдаты соседней армии уже видят рейхстаг». Штабы, конечно, уже получили сухие, зашифрованные телефонограммы, поэтому разведчики сообщили весть непосредственно солдатам, из уст в уста, и с тем же волнением, которое передалось им от командарма.

— Правильно действуете, товарищ капитан, — одобрил своего начальника Туров, — солдатской душе по железной проволоке такое не передашь. Догадливый вы человек, досконально догадливый.

Слово «досконально», удачно подвернувшееся в разговоре с генералом Бугриным, отныне полюбилось Турову.

— Ты поменьше доскональничай, а передавай людям, как было сказано.

Лисицыну казалось, что в армии никто не умел так ценить и понимать командарма Бугрина, как он, полковой разведчик капитан Лисицын.

…Вот и Паулюсштрассе.

У подъезда дома, где разместился штаб, стояла санитарная повозка. Возле нее хлопотала Надя Кольцова — готовила к отправке в медсанбат трех гвардейцев, раненных во время боев в осажденном квартале. Это было вчера, но только сегодня утром они показали врачу свои раны, считая, что полк остановился надолго и теперь можно полечиться.

— В штабе никого нет, все там, — сказала Надя Лисицыну, кивнув в сторону, откуда доносилась песня. Пели девичьи голоса, звучали переборы звонкого баяна. Там, во дворе, концерт.

Лисицын забежал во двор корпуса. Здесь собрался весь полк. Гвардейцы расположились большим полукругом, приспособив для сиденья все, что попало им под руки. В середине двора стояли два грузовика, их кузовы служили сценой. На этой сцене и пели девушки.

Людей полка не узнать. Все подтянуты, побриты, на касках — ни пылинки, белеют чистые подворотнички. А смех, а шутки, а улыбки! Гляньте-ка на взвод разведчиков. До какого ж блеска они начистили ордена и медали! И каждый старается выпятить грудь в золоте орденов и серебре медалей, как бы говоря: «Вот посмотри на меня, хорошая, посмотри, какой я удалец!»

Лисицын сказал вполголоса Турову:

— Повремени минутку, не отвлекай людей.

Нигде, кажется, не найдешь таких ладных девушек, с такими славными глазами, с такой сердечностью в голосе — только у нас, на русской земле! Сколько дорог пройдено, сколько всякого видано, но нигде, советский солдат, не ищи себе девушку по сердцу, кроме как на своей Родине…

Лисицын вместе со всем полком аплодировал изо всех сил, не чувствуя, как разгорелись у него ладони и зарумянились щеки. Девушки раскланивались перед столь благодарной публикой. Одна из них в центре, гибкая и остроглазая, усердно подчеркнуто кланялась в сторону командира полка. Еще сильнее загремели аплодисменты. Впервые за всю войну видели солдаты, как «наступало» на командира полка «нежное создание». И они не обороняли его, нет, они подбадривали наступающую.

Максим сидел рядом с сестрой в окружении солдат и офицеров. Варя что-то говорила ему, показывая глазами на сцену. Он, рассмеявшись, махнул рукой.

Среди восторженных солдат Лисицын искал глазами комсорга штурмового отряда Прудникова. Но его что-то не было видно.

— Танцевальная картинка «На полянке!» — звонко объявила ведущая.

Тонко тренькают струны балалайки, и на сомкнутых кузовах грузовиков вырастают зеленые кустики, алеют ленточки в косах вставших в хоровод девушек. Посреди хоровода прохаживается горделивый парень с балалайкой, в кепке набекрень. Как вскидывает он брови да как вышагивает! Парню весело, а девушки грустят. Их много, а он один.

Солдаты, поняв сюжет танца, перемигиваются. И вот на сцене все ожило, заискрилось, зацвело: на полянку выходят вернувшиеся с фронта солдаты-победители, в орденах, радостные, дружные. Это трогает гвардейцев до самой души — каждый видит себя снова дома, среди родных и любимых.

В эту минуту к командиру полка подошел ординарец Миша. Лисицын знал, что он принес приказание.

Корюков посадил Мишу возле себя, рядом с Варей. Но Варя, не обратив на него внимания, посмотрела направо. Там появился Прудников. Почти незаметным движением руки она позвала его к себе. Тот развел руками: как пройти через толпу? А она все звала, звала настойчиво. Кто-то понял их безмолвный разговор, и вот словно волнорез пробороздил ряды. Солдаты, давая Прудникову дорогу, образовали коридор. Если бы он и не захотел пройти, его все равно протолкнули бы по этому коридору.

Между тем темп танца на сцене все нарастал и нарастал. Как в вихре, кружатся девушки. Мелькают ноги, развеваются цветастые платья и ленты, — все сливается в один вращающийся радужный круг.

Только теперь Лисицын подметил, что Максим Корюков не смотрит на сцену. Глаза его задумчиво и строго глядят поверх толпы.

Еще звенели переборы баяна, еще кружились на сцене девушки, а возле Лисицына уже собрался весь взвод разведчиков. Сейчас полк пойдет в бой, а разведчикам и саперам положено быть впереди.

Полк выступил на Потсдамерштрассе поотрядно. На первый взгляд, в построении полка Корюкова нет никакого порядка. Пожалуй, можно возмутиться: идут по центральной улице Берлина — и такая бестолковщина! Следовало бы построить полк поротно и четко промаршировать, чтобы оставшиеся жители Берлина видели, как высокоорганизованны и дисциплинированны советские войска. А это что? Пушки двигаются разобщенно, машины похожи на взлохмаченные копны сена… А солдаты… они или пьяные или сошли с ума! Вот полюбуйтесь: танк развернулся на куче обломков, размял их в пыль, и в этой пыли барахтаются солдаты… Даже офицеры позволяют себе такое разгильдяйство. Что это значит?

Корюков ответил бы просто:

— Полк идет не на парад, а в бой. Это боевой порядок штурмового полка…

Времени на подготовку к выходу на рубеж атаки оставалось мало, поэтому Корюков решил проверить готовность отрядов к бою на марше. И здесь, на Потсдамерштрассе, он обнаружил, что у многих гвардейцев еще поблескивают начищенные сапоги, зеленеют каски, на гимнастерках горят ордена и медали. А кругом, куда ни погляди, серый фон. Пришлось сделать замечание. На глаза попался щеголеватый автоматчик первого штурмового отряда сержант Алеша Кедрин, на голове у него белел бинт. Выслушав замечание, Алеша тут же высыпал на себя несколько лопаток пыли, покатался на разбитых кирпичах и стал серым. Его находчивость понравилась Корюкову.