Анатолий Медников - Открытый счет

— Да уж ударят, наверно, и крепко.

— Мы готовимся к отпору, все, как один! — на всякий случай заверил Зубова секретарь Багге, чтобы „бургомистр Шведта“ не отыскал и его голосе никакой слабости или неверия в победу.

— Понятно, понятно.

— А как у вас дела? — спросил Багге.

— Неплохо. Русские разведчики проникают за Одер, берут пленных.

— Вы шутите, бросьте глупые шутки, я пожалуюсь господину бургомистру.

— Жалуйтесь хоть самому Гитлеру.

— ?! Кто это говорит?

— Советский офицер. Скоро увидимся. Тогда продолжим разговор лично. До скорого свидания, герр Багге, до свидания в Берлине.

Зубов опустил трубку на рычаг и отёр ладонью пот, выступивший на лбу, словно бы эта трёхминутная беседа стоила ему большого физического напряжения.

— Ну вот и поговорили с Берлином, моральная зарядка получена, — сказал Зубов. — Можно, ребята, двигаться дальше.

Но Бурцев всё же ещё раз снял с рычага трубку, ему хотелось самому послушать гудение на линии, шорохи и обрывки чужой, резкой, словно бы дерущей ухо речи и усталое, полусонное бормотание телефонисток, поддерживающих связь Берлина с городами Западной Померании. Затем он порвал провод.

…Перед уходом из домика лесника вся группа Зубова переоделась в штатское, а своё военное обмундирование Зубов, Бурцев и Вендель передали тем, кто к утру должен вернуться в свои траншеи.

Штатская одежда показалась Бурцеву удивительно лёгкой, попахивала молью, чёрт те знает, откуда её раздобыли тыловики со склада, рукава пиджака оказались длинноватыми. Да и брюки немного жали в паху. Он впервые переодевался в штатское на фронте, и, должно быть, от этого Бурцева не покидало странное ощущение какой-то случившейся в его судьбе перемены и вспоминалась вольная довоенная жизнь, которой „пахла“ эта гражданская одежда.

…Лесник показал разведчикам направление, по которому, обходя Шведт, можно было пройти южнее города. Однако он подтвердил опасения Бурцева, что многие дороги здесь заминированы. Кроме того, немцы, замаскировав, установили ещё и проволочные заграждения на подступах к многим населённым пунктам. Поэтому, прежде чем поставить во главе группы Сергея Свиридова, Зубов приказал ему быть внимательным, осторожным и точно вести разведчиков по линии, которую они наметили на карте.

Бурцев слышал, как майор предупреждал:

— Если почувствуешь, что сбился, лучше остановись, и ещё раз выверим маршрут.

— Мне, товарищ майор, не надо повторять такие вещи дважды, — ответил Сергей.

— Но всё-таки учти, — заметил Зубов.

Сергей вздохнул с чувством уязвлённого самолюбия, негромко подал команду „Вперёд!“, и разведчики, как и шли раньше, в затылок друг другу, шаг в шаг, тронулись по лесной тропе.

Прошло ещё полчаса. Лес то редел, прерываясь небольшими полянами, где ноги тонули в мякоти бугорчатых, чавкающих под ногами кочек, то снова густел, и узкая тропа, пробитая впереди идущими, петляла между деревьями.

Луна часто уходила за тёмно-серые тучи и подсвечивала их изнутри, отчего тучи просветлялись и плыли по небу как бы на лёгкой серебристо-шёлковой подкладке. А в лесу после этого становилось темнее и глуше, и хруст раздавленных сапогами сучьев, шорох прошлогодней свалявшейся листвы казался в темноте более громким.

Разведчики не курили, не зажигали карманных фонарей и без особой нужды не шептались. И хотя они уходили всё дальше от Одера, состояние тревоги и ежесекундной готовности ко всяким неожиданностям не ослабевало.

Бурцев, шагавший в середине цепочки, не видел Сергея Свиридова, который, как командир группы сопровождения, шёл первым. Он только иногда слышал его команды, шёпотом передаваемые по цепи: „Взять левее или правее, пригнуться“, когда ветки низко нависали над тропой, а иногда и хлестали по лицам разведчиков, иди же по тревожному возгласу: „Под ноги“ — пристально всматриваться в землю, опасаясь ям, колючей проволоки или мин.

Когда идёшь в середине цепочки, не надо особенно напрягать внимание, обо всём тебя предупреждают впереди шагающие, и Бурцев, внутренне посмеиваясь, слово за словом вспоминал так позабавивший всех разговор по телефону из лесной сторожки с секретарём бургомистра Берлина. Поэтому он не заметил, как голова их маленькой колонны вышла из леса к опушке, откуда были видны крайние дома какого-то селения.

Бурцев только почувствовал, что группа внезапно и как-то тревожно остановилась, и это состояние тревоги и нарастающей опасности мгновенно, как током, прошло по цепи, проникая каждому в сердце. Через секунду тишину разорвал испуганный выкрик кого-то из разведчиков, Бурцев даже не мог узнать — чей это голос, искажённый болью и страхом?

И тут же вскрикнул ещё кто-то и ещё, и по опушке дробно раскатился громкий звон жестяных банок и бьющихся друг о друга бутылок. Звон этот был печально знаком Бурцеву, и он тут же понял, что вся эта „музыка“ привязана к замаскированной в кустах колючей проволоке, которую немцы, как ловушку, поставили у выхода на дорогу.

„Напоролись!“ — мысленно произнёс Бурцев, и сердце его сжалось.

Но уже через несколько секунд Бурцев лежал в траве на опушке рядом с Сергеем Свиридовым и Зубовым, и все трое они, приподняв головы, пытались разглядеть в темноте проволочный забор, а за ним пулемётные гнёзда, которые могли находиться вблизи и держать под огнём это заграждение.

— Эх, Сергей, Сергей, куда же ты вывел нас! — прошептал Бурцев. — Неспроста немцы поставили здесь забор!

В том, что эта проволока пристреляна, никто не сомневался. Сейчас всем хотелось только поскорее определить — откуда можно ожидать секущий смертельный фланкирующий огонь пулемётов? Эти проклятые банки и бутылки всё ещё звенели, и немцы, конечно, уже насторожились и вот-вот зажгут прожектора, чтобы обнаружить разведчиков.

Представление о сложившейся ситуации сформировалось мгновенно. И не в привычных, мысленно произносимых фразах, на это не хватало времени, а, как это обычно бывало у Бурцева в бою, одним пронизывающим всё тело ощущением внезапно свалившейся беды. Горячий клубок подкатил к горлу Бурцева. Он жил сейчас только одной властной необходимостью немедленно найти какой-то выход.

Как исправить ошибку? Прорываться вперёд через проволочное заграждение? Или отступить в лес и блуждать там, а тем временем всполошённые немцы, конечно, окружат этот небольшой массив и возьмут в плен или перестреляют разведчиков? И вместе с тем Бурцев знал: сейчас нельзя долго лежать на траве и раздумывать, потому что каждая лишняя минута давала возможность немцам лучше подготовиться к бою.

И, словно бы в подтверждение этих опасений Бурцева, где-то за селением на вышке зажёгся прожектор, яркий его луч, полоснув сначала по вершинам деревьев, начал шарить по траве, выискивая затаившихся разведчиков. Опушка осветилась, как днём.