Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Я тоже люблю свою профессию, господин майор.

Мы покинули Берга в подавленном настроении. Войны без потерь не бывает, но когда речь идет о знакомых людях… Я невольно представил себе солдата из учебного лагеря, Курта Цольнера, одного из героев моего напечатанного в Милане очерка. Жив он еще или нет? И этот парень с французской фамилией – Готье, Нодье, Дорнье… Грубер хранил молчание.

Юрген сумел проскочить в Симферополь до ночи, и я ночевал у себя, на ставшем привычным потертом диване. В простынях сохранялись ароматы вчерашней блондинки, на подушке нашлось штук пять обесцвеченных волосков. Подобно мне, она носила императорское имя, Юлия, и я подумал – неплохо бы встретиться с нею еще. Валя бы поняла, она была умная девушка. Надя бы осудила. Господи, что я несу?

10 июня 1942 года, среда, четвертый день второго штурма крепости Севастополь

Дарованный день жизни подошел к концу. После полуночи рота вышла на исходные позиции и на рассвете начала медленное продвижение в сторону железнодорожной станции. По выжженной солнцем, опаленной огнем траве, обползая вчерашние трупы. Не обращая внимания на зловоние. Ремень винтовки в правой ладони, гранаты в голенищах, тело готово к броску.

Майор Берг перенес свой НП на захваченные позавчера высоты, устроив его в обгорелом орешнике. Не очень удачно. Появившийся поутру русский штурмовик ударил из пушек и пулеметов как раз туда, словно бы знал об этом. Берга задело, нового адъютанта тоже – не смертельно, но не обошлось без санитаров. Картографу из полкового штаба помощи не понадобилось.

Я не ожидал, что появятся русские самолеты. Откуда, зачем? При нашем полном господстве в воздухе. Но они появились, «Илы», «Яки», «крысы». Ненадолго, их разогнали наши «Мессершмитты». Один воткнулся прямо перед нами, к небу взлетел черно-оранжевый сноп. Когда мы проползали мимо, выброшенный из кабины летчик еще горел. Потом мы штурмовали бункер. В нашу сторону стрелял бронепоезд. Осколком задело Вегнера. Не сильно, он остался в строю и продолжал ползти вместе с нами.

Грефа, раненного в ногу позавчера, сменил накануне – невероятно, но факт – хорошо нам знакомый унтерфельдфебель Брандт. Тот самый, из учебного лагеря. Который застрелил Петера Линдберга по приказу капитана Шёнера. Кто тут теперь знал рядового Линдберга и капитана Шёнера? Я и Дидье. Быть может, кто-то из прибывших с нами новобранцев. Если остался жив.

Брандт был в бою словно рыба в воде. Сразу же сориентировался в обстановке и спустя полчаса казалось, что он тут самый опытный и самый главный. Человек войны, муж сил.

Чертов бункер задержал нас на несколько часов. Сколько, не скажу. Быть может, нам повезло. Тем, кто сумел пробиться к станции, пришлось сойтись в рукопашной с матросами и русской пехотой. А мы просто лежали и думали, как справиться с этим дотом. Кому-то не посчастливилось, но тут ничего не попишешь. Августу Бееру прострелили печень, он умер на руках у Штоса.

Из дота плевался огнем пулемет. Пулеметов вокруг много. И пушек, очень много было пушек. Русские зенитки, поставленные на прямую наводку, жгли штурмовые орудия. Красное солнце едва пробивалось сквозь дым. Авиация, боясь ударить по своим, швыряла бомбы по русским тылам. Над головой пролетали с шелестом снаряды наших тяжелых гаубиц.

Когда нас накрыло огнем с «Максима Горького» (а откуда еще, если взрывы закрыли небо?), мы растерялись окончательно. Начали отползать. Русские по всему периметру кинулись в контратаку. Я, Дидье и Браун забились в воронку и палили из пулемета. Точнее, из пулемета били они, я стрелял из своей винтовки. Русские падали, их никто не считал.

Отбросив русских к станции, мы вторично занялись нашим дотом. Сначала с ним возился взвод из четвертой роты, но русские, отбиваясь огнем и гранатами, положили не меньше половины людей. Я, Дидье и Штос помогали вытаскивать раненых. Наш бросок результатов не дал, трое ребят, подползших под амбразуру, подорвались на русских гранатах – я видел подпрыгнувшие, как куклы, тела. Вегнер запросил огнеметы, но огнеметы были заняты на фланге батальона. Мы лежали без дела еще полчаса, любая попытка подняться пресекалась русским пулеметчиком. Очереди становились короче и не отличались точностью. Но когда после долгого обстрела из полкового орудия двое наших снова попытались подобраться к доту, их остановили гранатой. На сей раз, правда, обошлось без жертв. Наши начальники сползлись на совещание, оказавшись рядом с мной и Дидье.

– Ничего, – сказал унтерфельдфебель Брандт. – Там почти никого не осталось, да и те переранены.

– Почему вы так думаете? – спросил его старший лейтенант Вегнер.

– Гранаты рвутся прямо под амбразурой. Они их не бросают, а выталкивают. Сил нет совсем.

– Чего же не сдаются? – недовольно буркнул старший ефрейтор Главачек.

– Комиссаров своих боятся, что тут неясного.

– Хорошо нам, – заметил Главачек, – у нас комиссаров нет.

– Вы собрались сдаваться русским в плен? – осведомился Вегнер.

Главачек обиделся.

– Как можно сравнивать? Мы совсем другое дело. Мы защищаем Европу. А они…

– Азию, – в нарушение субординации подсказал Дидье.

Вегнер ухмыльнулся. Брандт был занят своими мыслями. Наконец он произнес: «Пора с ними кончать», – и изложил нехитрый план. Мне, Гольденцвайгу, Главачеку и ребятам из третьего отделения следовало обойти дот слева, немного демонстративно, чтобы отвлечь на себя внимание («Они наверняка промажут, а слева все чисто»). Дидье и Брауну поручалось держать амбразуру под прицелом и при необходимости открывать по ней огонь («Всё должно быть под контролем»). Сам Брандт тем временем собирался скрытно подобраться к доту, заползти на него и угостить героев парочкой гранат («За ними никого, можно не опасаться»). Вегнер одобрил план, но для очистки совести спросил: «Быть может, все-таки дождаться огнеметчиков?» – «Справлюсь, – ответил Брандт, – не в первый раз».

Все вышло, как он сказал. Мы проделали три четверти намеченного пути, когда из амбразуры вырвался клуб дыма, раздался короткий хлопок и русский «максим» навеки замолк. Рота стремительно переместилась на новую позицию. Я, Дидье и Браун продвинулись дальше всех, захватив небольшой окопчик чуть левее дота. Мы могли его и не заметить, но оттуда хлестнули два выстрела (не так-то всё было чисто). В ответ мы швырнули гранаты. Три разрыва слились в один, и мы, пробежавши десяток метров, скатились в неглубокую ячейку. Браун, по-быстрому оглядевшись, установил пулемет. Двое русских валялись по сторонам. Один, белевший стриженым затылком, был безнадежно мертв. Другой, в спортивной майке, шарил рукой по земле и втягивал воздух горбатым носом. Дидье, зажмурившись, для верности добил его прикладом.