Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– За то, что обслуживал нас с вами: старшего интенданта Швенцля, корреспондента миланской газеты Флавио Росси, оберштурмфюрера Листа и зондерфюрера Грубера. А также множество других, не менее приятных и достойных людей. Но вам, Флавио, похоже, этого не понять, война не итальянская стихия. Зато русские разбираются в этом не хуже нас, немцев, и при случае спуску никому не дадут. И он, – Грубер вновь показал на кельнера, забиравшего пустую бутылку со стола у танкиста, – это прекрасно знает. И боится. И этот страх – залог его верности. Хотя в глубине души он наверняка тоскует о временах проклятого царизма. Предлагаю провести веселый эксперимент. Маленький фокус-покус.

При последних словах Грубер обернулся в сторону официанта, ловко щелкнул пальцами и выкрикнул по-русски: «Человек!» (Я знал это слово от Зорицы). Кельнер сразу же вырос над нашим столом. Впрочем, слово «вырос» подходило тут в наименьшей степени – он умудрился встать возле нас так, что мы, сидящие, все равно ощущали себя выше. Грубер что-то спросил по-русски. Тот расплылся в улыбке. Ответа я не понял, но по лицу официанта было видно, что он безмерно счастлив, хотя, возможно, сам не понимает почему.

Когда он удалился, Грубер довольно сказал:

– Всего лишь парою барственных слов, без всяких чаевых я доставил ему недолгое удовольствие побывать в полузабытом старом мире. Как мало иногда бывает нужно. Но главное его качество не это, а умение приспосабливаться к обстоятельствам. И когда мы завершим объединение Европы, ей будут нужны именно такие русские. Те, что там, – Грубер показал ладонью в сторону, где находился Севастополь, – ей не понадобятся. Не правда ли, господин оберштурмфюрер?

– Очень верная мысль, – с готовностью согласился Лист, вставая из-за стола, чтобы направиться в туалет.

Швенцль со вздохом признал:

– В последние двадцать лет русские сами уничтожили себя, и способствовать их возрождению в задачи новой Европы, пожалуй, не входит.

Дама Листа печально кивнула. В свете висевшей над нами лампы розовым мрамором блеснуло умопомрачительное декольте, так взволновавшее когда-то ученого зондерфюрера. Я вспомнил про Валю и Надю – а они понадобятся новой Европе? Мне сделалось неуютно. И хотя Листа рядом не было, розовый мрамор оставил меня равнодушным.

Сквозь полумрак я посмотрел зондерфюреру прямо в глаза.

– Мне кажется, Клаус, есть еще одна причина, о которой вы все время забываете упомянуть.

– Какая же?

– Страх.

Грубер задумался. Швенцль его опередил.

– А хотя бы и так, господин Росси. Эффективная оккупационная политика невозможна без страха. Мы умели пользоваться им и в четырнадцатом году, и в восемьсот семидесятом. Не в таких масштабах, как здесь, конечно. Французы – цивилизованный и более понятливый народ. Правда, Клаус?

Грубер ответил не сразу. И не Швенцлю, а мне. Фактически продолжив наш давний разговор на пляже в Феодосии.

– Полагаю, Флавио, можно сформулировать так. Наш главный союзник здесь – Смердяков.

– Кто-кто? – переспросил Швенцль. Грубер не обратил на него внимания.

– А главное оружие в отношении прочих – страх. Теперь вы довольны, Флавио?

Дама смотрела на нас в недоумении. Мысли Грубера о Смердякове ей были неизвестны. Вернувшийся к нам Лист услышал только слово «страх». И было видно, что оно ему понравилось.

– Да, – сказал он, возлагая руку на плечо русской дамы, – страху мы здесь понагнали. Что есть, то есть. Но ведь тоже, знаете ли, не молотили без разбору.

– В самом деле? – спросил Дитрих Швенцль, непонятно что имея в виду.

Лист ухмыльнулся и прошелся по нас глазами.

– Порой такие задачки решать приходилось, что мозги набекрень сворачивались. И всё о том же – кто тут друг, кто тут враг. Кого в ров, кого в газ – а кого в самооборону.

Он был пьян, и оттого слова про ров и газ вырвались из уст его легко и буднично. При первом слове я моментально вспомнил Валю и наш разговор о закопанной во рву на окраине города девушке. При втором – Надежду и таинственную машину на симферопольской улице.

– Вы уже знаете, – с улыбкой рассказывал Лист, – где находитесь и сколько тут обитает разнообразных народцев. Можете себе представить, какой потребовался дьявольский труд, чтобы разобраться во всем этом содоме и не нарубить тут дров. Без них, конечно, тоже не обходилось, война есть война. Но все-таки… Вылавливать большевиков и явных евреев – это еще полдела. Нужно было разобраться со всеми остальными, с кем можно сотрудничать, с кем нет. Отделить русских от украинцев. Это гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Грубер понимающе кивнул. Оберштурмфюрер продолжил:

– Мы этим продолжаем заниматься и сейчас, хотя я не особенно верю в успех. Затем нужно было отделить русских, готовых сотрудничать, от остальных. И то же самое проделать с татарами, армянами, болгарами, греками. Создать всяческие национальные комитеты. – Он хихикнул, его дама тоже. – Не допустить, чтобы на важные посты проникли тайные большевики. Коммунистов и прочие подрывные элементы, в том числе потенциальные, разоблачить и отправить куда следует. С другой стороны, – поднял он палец, – простить некоторых очевидных коммунистических активистов, готовых с нами сотрудничать. Признать их заблуждавшимися или загнанными в партию насильно. Особенно, если они не русские, а, скажем, татары. – Оберштурмфюрер ласково посмотрел на блондинку, та вздохнула. – Но и это еще не всё. Возник очень серьезный вопрос, требовавший безотлагательного решения. Дело в том, что здесь, в Крыму, существуют… точнее, существовали… два… занятных племени. Так называемые крымчаки и так называемые караимы. Тысяч десять тех и тысяч десять этих. И проблема – что делать с этими парнями? В общем, надо было срочно решать, евреи они или нет, ну а потом действовать в соответствии…

Оберштурмфюрер неожиданно вздрогнул и на мгновение запнулся. Словно бы кто-то под столом толкнул его ногой. Удивленный взгляд, обращенный на даму, дал понять, что толкнула она, той самой туфелькой, о которой недавно грезилось мне. Блондинка оказалась вовсе не такой уж дурой и попыталась удержать покровителя от разглашения секретной информации. Однако добиться своего не смогла. Лист благодушно махнул рукой – ничего, дескать, особенного, – и она, пожав плечами – решай, дескать, сам, – занялась шашлыком. Олицетворявший будущее России кельнер как раз принес нам третий поднос и еще одну бутылку вина.

– Это интересно, – неуверенно сказал Грубер. – Помнится, в тридцать девятом году рейхсминистерством внутренних дел было принято решение, что караимы евреями не являются.

– Точно, – икнул обрадованно Лист. – Их расовая психология совсем не еврейская, теперь я тоже про это знаю. Но то ведь в рейхе. А тут, в России, всё пришлось начинать заново. Были люди, которые считали, что раз караимы придерживаются еврейской религии…