Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

«…В тишине темной волшебной ночи, среди таинственной декорации каменистых гор этот голос абана и дружные ответы сомалей на гортанном, никому не понятном языке звучали торжественно. Невольный страх закрадывался в душу. А что, если этот невинный приказ для похода не приказ, а заговор, приказание зарезать нас и овладеть грузом…»

Генерал отбросил карандаш и энергично помассажировал виски. Уже в который раз возвращался он к своим путевым очеркам — «Казаки в Абиссинии» — и каждый раз прочитывал с таким интересом, словно знакомился с ним впервые, словно не им все это описано, не им пережито.

А какие захватывающие экскурсы в прошлое пробуждали в нем собственные заметки о странствиях по Китаю, Африке, Японии, Индокитаю, Маньчжурии… Столько лет отдал армии, фронту, а поди ж ты, путешественник в нем так и не умер. Как не умер, и вряд ли когда-нибудь умрет, писатель.

«В полночь меня разбудил Ч-ков, и я, взяв ружье, пошел в обход. Тихо было в пустыне. Здесь не визжали под самым биваком шакалы, не ухали гиены, не слышно было пения сомалийских женщин и лая собак, стояла тишина мертвая, тишина пустыни…»

Уже в эмиграции он почти заново переписал свой роман «От двуглавого орла к Красному знамени». Завершил роман «Белая свитка» и «За чертополохом». Лишь недавно увидел свет его роман «Выпаш». Как бы ни судили теперь о них, а Краснов ощущал это уже кое-что. Это должно остаться.

Однако дело даже не в таланте и славе. Достаточно того, что в каждом из этих романов — перемолотые революцией и Гражданской войной судьбы его солдат, соратников. Горечь поражений и безысходность эмигрантского бытия великого множества офицеров, положивших на алтарь тяжких мытарств самое святое — родовую честь графов, князей, баронов, гордыню потомственной, «белой офицерской кости»…

Генерал поднялся, подошел к окну и одернул портьеру. На фоне вечерней черноты он увидел свою собственную, словно порожденную мраком, фигуру.

Несколько минут Краснов молча всматривался, пытаясь разгадать тайну ее появления. И поймал себя на мыс? ли, что там, за окном, действительно ничего нет. Улица мертва. Город вымер. Едва пробивающиеся сквозь ночную мглу огоньки затемненного Берлина — всего лишь далекие поминальные костры.

И даже рокот автомобильных моторов, время от времени долетающий до слуха, не мог развеять убежденности, что его скромная обитель — последнее пристанище последнего воина. Последнее пристанище воина…

Генерал задвинул портьеру и подошел к остывшему камину. Час назад он сжег всего несколько поленьев, но зола, казалось, еще хранила тепло, а чадный дух, источаемый ею, напоминал дух костра, разложенного в гумаре [35] Гумара — огражденная камнями в форме четырехугольника стоянка в пустыне. , посреди прохладной, пропитанной невесть откуда взявшейся влагой сомалийской пустыни.

Краснов любил камины за то, что они напоминали ему походные костры, негромкую беседу с офицерами или донскими казаками, с которыми прошел в составе казачьего конвоя при царской дипломатической миссии от Джибути до столицы Абиссинии, доставляя дары императору Менелику [36] Исторический факт. В 1897 г. П.Н. Краснов командовал конвоем при царской дипломатической миссии в Абиссинии. . Тревожное ожидание рассвета в окружении рыщущих неподалеку шакалов и охотников из местного племени аборигенов.

О чем бы ни писал в последние годы, он все равно вновь и вновь возвращался к своей, имевшей некогда большой успех, книге путевых заметок «Казаки в Абиссинии» [37] В первом издании книга путевых заметок П. Краснова называлась «Казаки в Африке». . Генерал давно мечтал создать на их основе большой роман

из жизни странствующего офицера. Для этого у него было все: масса воспоминаний, старые записи, автобиографическая основа, даже герой, судьба которого могла бы напоминать его собственную. Это был бы мужественный человек с решительным, истинно русским характером. Ему уже виделся этот образ, он обретал реальные житейские черты и действовал в хорошо знакомых генералу ситуациях.

Подступаясь к этой книге, Краснов дважды начинал ее первую главу. Испытывал себя темой в повестях «Крунеш» и «Аска Мариям». И все же на большой — «африканский» роман почему-то так и не решился.

Черт возьми, а ведь было же, было время, когда он отважился окончательно порвать с армейской средой и посвятить свою жизнь только путешествиям и литературе. Это «озарение» пришло к нему сразу после Гражданской, как только понял, что в ближайшие десятилетия вернуться в Россию не удастся.

Но планы его нарушили верноподданные из окружения великого князя Николая Романова, дяди Николая II. Сражаясь в донских степях, он как-то совсем упустил из виду, что его побед ждет не дождется законный наследник престола, признанный почти всеми, кто успел бежать из России еще до того, как Белое движение потерпело поражение.

О, как много их оказалось здесь — ясновидящих и пророков, предрекших и отдавших победу большевикам, предавших Родину и предоставивших истинным патриотам гибнуть за них в аду, который бурлил тогда на Юге России.

Телефонный звонок заставил генерала оторвать взгляд от черного зева камина. И сразу нарушилась связь времен, которая позволяла ему какими-то невидимыми нитями соединять абиссинский поход, блуждания по Индокитаю и ковыльные горечи сабельных схваток в донских степях.

— Господин генерал! — Краснов сразу же узнал фаль-цетнотеатральный голос ротмистра Кричевского. Бывшего ротмистра Кричевского, который еще в августе сорок первого стал обер-лейтенантом вермахта и вскоре был зачислен в штат абвера. — Только что мне стало известно, что Наш общий друг генерал-лейтенант Шкуро встречался с гауптштурмфюрером Отто Скорцени.

— С кем? Со Скорцени? Шкуро?!

— Я понимаю: это равнозначно встрече ишака старого муллы с пророком.

— И был радушно принят?

Кричевский молчал. — Возможно, он только сейчас понял, какую ошибку совершил, решившись сообщить атаману Краснову об этом визите по телефону. Который, конечно же, прослушивается если не СД, то уж гестапо точно.

— Генерал-лейтенант Шкуро был принят гауптштурмфюрером Отто Скорцени — это вы хотели сказать, ротмистр? — пытался помочь ему возобновить разговор Краснов, догадавшись, в чем дело.

— Вы правы. И, судя по тому, каким воодушевленным чувствовал себя «батько», направляясь после кабинета первого диверсанта к фрау Раздольской, — окончательно плюнул на конспирацию ротмистр, — встреча оказалась дельной.

— Значит, вы встретились у Раздольской? Завидую, что не смог составить вам компанию. Целую вечность не был в будуаре этой фрау. Если вы недалеко и горите желанием навестить меня — можем продолжить разговор у камина.