Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

— Прекратить! — потребовал Курбатов, понимая, что ни к чему хорошему этот кроваво-философский спор не приведет. — Выполнять приказы и, по мере возможности, не рассуждать.

Но тут же про себя добавил: «Приказать, чтобы не рассуждали, я-то, конечно, могу. Но только идем мы действительно по своей земле, и не рассуждать по этому поводу невозможно. Любое убийство требует философского осмысления. Оружие появляется после мысли. Вот в чем суть».

Колея железной дороги открылась им неожиданно, в просвете между кронами деревьев. С одной стороны к ней подступал подрезанный склон горы, с другой — глубокий каменистый каньон, в недрах которого едва слышно клокотал ручей. А дымок над трубой свидетельствовал, что где-то там, за ожерельем из небольших скал и камней, находится сторожка обходчика.

— Здесь нас ждет работа, — объяснил ротмистр. — Пускаем под откос состав и, — оглянулся он на стоящего чуть в стороне пленного, — имитируем марш-бросок дальше, на Читу. На самом деле отходим на пять километров назад, к станции Вороновской, и сутки отдыхаем.

Еще через несколько минут, обойдя овраг, они засели за камнями. Курбатов сам снял появившегося на участке путевого обходчика и подозвал пленного.

— Что, сержант Бураков, тебе не кажется, что мы пришли?

— Не убивайте меня, ротмистр, — пробормотал тот, покаянно опустив голову. — Мы ведь уже столько прошли…

— Тебе грезилось, что идти нам так через всю Россию?

— Вроде бы так, — кивнул сержант.

— Вот только пути к небесам у нас разные. Видишь этого? — кивнул в сторону все еще содрогающегося в конвульсиях путейца. — Поэтому разговор у нас короткий и сугубо мужской. Берешь ключ и откручиваешь гайки на стыке рельсов. Откажешься — ляжешь рядом с обходчиком.

Сержант мрачно взглянул на Курбатова, осмотрел по-высовывавшихся из-за укрытий остальных диверсантов и протянул руку к ключу.

— Хотел бы лежать на обочине, давно попытался бы убежать, — проговорил он. — А так меня послезавтра на фронт. Куда ни кинь — везде клин.

— Может, лучше миной рванем? — предложил Вознов, наблюдая, как споро управляется инструментом пленный. — Эффектнее, да и движение задержим как минимум на сутки. Пока приведут в порядок, то да се…

— Сэкономим.

Сержант рассоединил рельсы и с помощью диверсантов сдвинул их с места. Осмотрев работу, Курбатов прислушался. Поезд направлялся в сторону Читы и был уже недалеко.

Преодолев овраг и засев в зарослях кедровника, диверсанты видели, как товарняк с двумя вагонами охраны, спереди и сзади, на полном ходу ушел под откос и между переворачивающимися вагонами мелькали человеческие тела.

— Ну вот, штабс-капитан Иволгин, — холодно улыбнулся Курбатов, когда все было кончено и останки людей вместе с остатками вагонов навечно обрели покой в сырой утробе каньона, — а вы говорите: свои, русские, кровь… Война идет, штабс-капитан, война. И впредь, если кто-то в моем присутствии решится изливать сентименты, — получит полное согласие моего пистолета.

— Можете в этом не сомневаться, — поддержал командира подпоручик фон Тирбах.

Наступило неловкое молчание.

— А что со мной? — робко подал голос вместо притихшего Иволгина пленный сержант.

— С тобой, Бураков, как видишь, ничего. В отличие от взвода красноармейцев, которых ты пустил под откос. Ты в полном здравии. И свободен.

— Что, правда?

— Подпоручик Тирбах, верните сержанту его автомат и диск с патронами.

Воровато оглядываясь, Бураков взял автомат, отсоединил пустой и присоединил полный диск и, передернув затвор, начал пятиться назад, пока не скрылся в кустах. Наверное, он был очень удивлен, что вслед ему не прозвучало ни одного выстрела.

— Напрасно, — проворчал Кульчицкий. — Схватят — все выложит.

— Не так-то просто будет схватить его сейчас, — возразил Чолданов. — Судя по всему, он из местных, забайкальцев, края эти знает. А еще лучше знает, что с ним сделают энкавэдисты, если попадется им в руки и все раскроется.

— Верно, подъесаул, — одобрил ход его рассуждений Курбатов, уводя группу все дальше и дальше от железной дороги. — Теперь он такой же волк-одиночка, как и каждый из нас. По всей России, от кордона до кордона, мы будем доводить до волчьей люти и отпускать на волю таких вот, заматеревших.

В полночь Гольвег уже красовался в мундире офицера итальянской армии со знаками различия капитана пехоты; Согласно документам, он был офицером итальянской контрразведки. По легенде — тайным агентом, представителем самого маршала Бадольо. О чем он, конечно, мог лишьнамекать в разговоре с офицерами, охранявшими дуче.

Единственное, что работало на его легенду, так это то, что на острове он должен появиться в обществе настоящего капитана итальянской контрразведки Сильвио Пореччи.

Правда, Сильвио уже был на сильном подозрении у своих коллег. В свое время он засветился как агент СД. Пока у власти находился Муссолини, с этим мирились: как-никак союзники. Но после прихода маршала Бадольо ситуация изменилась. До ареста дело пока не дошло. Но от каких-либо заданий и источников информации Пореччи уже отстранили.

Однако об этом знал пока очень узкий круг людей, которые вряд ли могли встретиться им на Санта-Маддалене. Ясное дело, если бы такое недоверие было проявлено агенту германской контрразведки, с ним уже давно было бы покончено. Но в Италии свои порядки. И цена их такова, как и цена всей итальянской контрразведки — самой безалаберной и бездарной в мире.

Переоделись они действительно еще в полночь. Но в последнюю минуту Пореччи вдруг засомневался: стоит ли выходить в море ночью? Не вызовет ли это подозрение? А главное, их может задержать любой из сторожевиков, курсирующих у берегов Санта-Маддалены.

Он оказался прав. Утром итальянский катер, на котором два капитана контрразведки направлялись к острову, действительно был задержан сторожевым катером итальянской пограничной службы. И это уже происходило утром. Документы офицеров, открыто переправлявшихся из Сардинии на Санта-Маддалену, никаких подозрений не Вызвали. Тем более что в последнее время Санта-Маддалена превратилась в настоящую Мекку для чинов полиции, контрразведчиков и тайных агентов. На сторожевике понятия не имели, чем вызвано такое внимание к некогда забытому островку. Но факт оставался фактом.

Еще через час Гольвег и Пореччи нашли приют в большом крестьянском доме, давнишней явке, хозяином которой оказался «темный агент» Сильвио. Один из тех «темных агентов», которые имеются у каждого уважающего себя разведчика и контрразведчика, — никому не известных, знающих только своего повелителя-вербовщика.

Таких агентов-осведомителей обычно держат для того, чтобы, посылая их на рискованные задания, приписывать добытые ими сведения себе. А главное, квартиры этих агентов должны были служить пристанищем на тот, самый крайний, случай, когда нужно скрываться не столько от врагов, сколько от коллег, от мстительной руки собственного шефа.