Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
- Название:Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1977
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди краткое содержание
Михаил Никулин — талантливый ростовский писатель, автор многих книг художественной прозы.
В настоящий сборник входят повести «Полая вода», «На тесной земле», «Жизнь впереди».
«Полая вода» рассказывает о событиях гражданской войны на Дону. В повести «На тесной земле» главные действующие лица — подростки, помогающие партизанам в их борьбе с фашистскими оккупантами. Трудным послевоенным годам посвящена повесть «Жизнь впереди»,— она и о мужании ребят, которым поручили трудное дело, и о «путешествии» из детства в настоящую трудовую жизнь.
Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В эти дни самым близким себе человеком он считал Гришку Степанова, который командовал у Кочетова особым взводом. С ним и решил Аполлон обсудить трудные вопросы, по душам поговорить обо всем. Двое суток ездил он по хуторам, осторожно отыскивая пути к встрече с Гришкой. «Свои люди» пока ничем не могли помочь ему. Но на третьи сутки, когда, промокший до костей под дождем, он ехал по грани осиновских и кривских полей; из лощинки вышел незнакомый человек и сказал:
— Григория ищешь?.. А он тебя… После бессонных ночей и дней отсыпается на гумне у Мирона Орлова. Только езжай к нему лощинкой.
Кто был этот человек, который явно не умел хромать и вовремя опираться на палку? Куда шагал он под проливным дождем?.. Аполлон не стал об этом расспрашивать.
«Свой. Глаза, как у лихорадочного, блескучие, звероватые, твердые… Свой!» — заключил Аполлон и склоном целинной лощины уверенно поехал на своей пегой кобылке к гумну Мирона Орлова.
…Вот и гумно. Две длинные скирды соломы. Вместительный с плетневыми стенами половник. Саманная хата с двумя оконцами и без трубы. Ток, успевший с осени порасти зеленой лебедой, теперь темнел ее оголенными стеблями… А вокруг — степь под туманным весенним дождем.
Кто по такой погоде заглянет сюда?.. А если кому и понадобилось бы, то его издалека увидишь и лощинами легко уйдешь, — ищи ветра в поле!
На гумне, в половнике, лишь наполовину засыпанном мякиной, под шум дождя, под наступающие сумерки, под хруст сена на зубах лошадей, привязанных к длинным плетеным яслям, крепко спал Гришка.
Аполлон и Мирон Орлов — хозяин гумна и земли, раскинувшейся вокруг нее, — тихо беседовали. Мирон здесь оказался не случайно: после налета банды Кочетова на хутор Осиновский он посчитал более безопасным для себя податься на гумно. Он приехал сюда на заседланном темно-сером маштаке, прихватив харчей на несколько дней. Домашним — жене и дочерям — приказал прислушиваться к хуторским новостям и в случае тревоги сейчас же оповестить его. Под тревогой он подразумевал лишь одно: как бы красная власть станицы в отместку за кочетовский налет не стала арестовывать подозрительных людей.
В глубине души Мирон Орлов считал себя самым подозрительным. В банду он не шел, потому что не хотел рисковать жизнью, но уж если бы предстояло выбирать между арестом и бандой, конечно, он пошел бы в банду. Потому-то серый маштак его, как и пегая кобылка Аполлона, как рыжий конь Гришки, стоял заседланным.
Мирон рассказывал свежие хуторские новости, которые вчера под вечер привезла жена.
— Андрюшку Зыкова схоронили, а Филька Бирюков очухался. Докторица уже уехала…
Рассказывая, Мирон поглядывал то на Аполлона, то на спящего Гришку. Все трое лежали на толсто постеленной соломе.
— Есть и еще одна новость…
— Какая? — спросил Аполлон.
Мирон замялся. В его выпуклых глазах засветилась какая-то неловкая усмешка, но тут же он согнал ее в свои пышные усы, выделявшиеся на небритом подбородке и чуть впалых, играющих мускулами щеках.
— По всему видно, Аполлон Петрович, Филька очнется, моргнет твоей дочке, Гашке, и станет она разбитой посудой. Говорю потому, что не люблю, когда хорошую породу заглушают…
Не договорив, Мирон опустил голову на сцепленные ладони и притих.
Аполлон считал, что Мирон справедливо придирается к нему. Сам он, наверное, быстро нашел бы крутые меры, чтоб оберечь кровную родню. Ведь из-за этого Мирон и сделал своих обеих дочерей водворками, а от зятьев потом потребовал, чтобы внуки были записаны на его, дедову, фамилию. И когда меньший зять стал упорствовать, тесть, припомнив ему непокорность, на жалкой лошаденке послал его на гражданскую… Аполлону он тогда с недоброй улыбкой сказал:
— Заднего всегда легче догнать…
«Так оно и случилось. Кажется, под хутором Лихим этого зятя зарубили буденновцы», — вспоминал сейчас Аполлон и все больше убеждался, что Мирон имеет право считать его слабовольным.
— Мы с Григорием уже договорились, что Гашка знытца, станет его жинкой, — точно оправдываясь, сказал Аполлон.
— Когда же это будет?.. Провороните — и получите ее из рук красного.
Как раз в этом месте разговора послышалось всхрапывание Гришки Степанова.
— Как бы жених не проспал свое счастье, — с усмешкой добавил Мирон.
Аполлон не на шутку разгневался: слишком уж настойчиво ковырялись в его отцовских ранах.
— Знытца, Мирон, лишку ты говоришь. Про тебя, должно быть, сказывали: язык у него, что плеть — длинный и болтается.
Аполлон поднялся, прошуршав соломой, подошел к яслям, невесть за что толкнув под бок свою пегую… Потом он приоткрыл дверь половника, огляделся и, вернувшись на прежнее место, громче и злей заговорил:
— Каленым железом ты, Мирон, не пытай… Нет у меня, знытца, воли выбирать, что нравится. Иначе я бы, знытца, сразу забраковал советскую власть, ну, а дальше все бы стало на свое место. Так ведь нет моих сил на то… На старости лет делаю, что могу… Ты куда моложе, а отсиживаешься, как сурок в норе… И не тебе смеяться над сонным женихом… У Григория из отступа не вернулись… Замок на доме, пусто в подворье… Из города он заявился нам же помочь… Знытца, жизнь у него не сладкая! — продолжал Аполлон, кивая на Гришку, который во сне кого-то ругал: «Дурак, держи коня правее яра! Разиня, зарубят!»
Брови Гришки сурово сдвигались, ресницы напряженно вздрагивали.
Мирону стало неловко.
— Ты, Аполлон Петрович, не серчай. Я только и хотел сказать тебе, что от хутора Осиновского надо отчаливать подальше, и сейчас, пока можно, пока не улеглась завируха… В дальние слободы надо ускакать, к хохлам. Казачье обличье — лампасы, красный околыш, кокарду — все к чертовой бабушке! Осесть там до поры до времени. Разобраться, что и как делать дальше… Не смиряться же нам с новым порядком, и немыслимо, чтобы он остался на веки вечные! Чего молчишь?
За половником, не унимаясь, шумел весенний дождь. Степь все гуще затягивалась мутно-желтой дымкой испарений. И хотя сейчас бежали минуты весеннего полдня, но в половнике стемнело, как перед вечером. Лошадей тянуло ко сну. Они перестали хрустеть сеном и, уткнув головы в просторные ясли, стояли с закрытыми глазами.
Трудно сказать, есть ли сон короче лошадиного. Но и лошадям, должно быть, успевают примерещиться какие-то свои беспокойные сновидения. Вот, вскинув голову и не открывая глаз, пегая застонала, округлила дымчатые в розовых пятнах ноздри так, будто издалека хотела позвать того, кто был ей очень нужен. Но он вдруг исчез вдали, и пегая, вздохнув, опять уткнулась в ясли…
Рыжему Аполлонову коню, самому молодому из всех стоявших в половнике, снились, кажется, более легкие, более спокойные и веселые сны, но в его сонных помыслах, видать, было много общего с тем, что сейчас снилось Гришке: всякий раз, когда Гришка начинал испуганно бормотать, рыжий вздрагивал и прижимал уши. И только отстоявшийся за последние дни серый маштак Мирона, всецело отдаваясь безмятежному сну, ровно дышал, временами покачивался, перекладывая тяжесть своего тела то на правую, то на левую сторону.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: