Валентин Стариков - На грани жизни и смерти

— Мичман Иванов!

— Есть!

— Собрать ручные гранаты и открыть артиллерийский погреб!

Не понимая еще, в чем дело, Иванов юркнул в артиллерийский погреб и с комплектами разобранных гранат быстро проскочил в первый отсек. Через минуту из него показалась его голова.

— Гранаты собраны, товарищ командир. — В руках у парня было по две зеленые ручные гранаты.

— Откройте крышку артиллерийского погреба. — Иванов вернулся к погребу. Пока выполнялось это приказание, я поделился своими намерениями со Смычковым и Щекиным, которые все это время вопросительно смотрели на меня, тоже не понимая, что я собираюсь делать.

— Вот что, товарищи, — обратился я к ним. — Я пока не вижу возможности преодолеть преграду под водой; думаю, что надо подойти к сети, затем всплыть в неполное надводное положение и попытаться проскочить поверх сети. А гранаты и артиллерийский погреб — это на тот случай, если противник откроет артиллерийский огонь, пробьет корпус подводной лодки и попытается захватить нас в плен…

Конечно, кроме этих двух вариантов, мог быть еще один: нас просто-напросто могли расстрелять и потопить, но на это уже не требовалось особого плана действий.

Затем я изложил подробности плана прорыва.

Всплываем у сети. Я с артрасчетом выхожу на мостик, имея при себе две гранаты. Остальные две гранаты передаю Смычкову на случай, если буду убит прежде, чем лодка по моему приказанию погрузится уже по ту сторону сети.

Прежде чем приступить к выполнению плана, я сказал Щекину:

— В случае моей смерти вступайте в командование кораблем. По вашему приказанию: «Взорвать корабль!»— Смычков должен будет бросить их в артиллерийский погреб. Не исключено, что противник окажется на мостике и предложит сдаться в плен. В этом случае тоже взорвать корабль, и без промедления.

— Есть, — ответили одновременно оба.

Я посмотрел на Смычкова. В его взгляде было спокойствие и решительность. Это убедило меня в том, что я сделал правильный выбор. Он сможет при любых условиях выполнить приказ.

Ну, кажется, все. Я обвел глазами всех, кто был в центральном посту. Матросы все слышали, но сделали вид, что заняты своим делом. Только Зубков пристально посмотрел на меня и, встретившись с моим взглядом, опустил глаза.

Признаться, этот взгляд несколько смутил меня. Он как бы спрашивал: нет ли, командир, другого, более надежного и менее рискованного выхода из положения?

«Кажется, нет, — мучительно думал я, — но все же… Может быть, можно найти другое решение? Хоть и немного, но еще есть время на размышление. Люди привыкли исполнять все мои приказания. Они, не колеблясь, исполнят и последний приказ: погибнуть смертью героев, хотя об этом, быть может, никто никогда и не узнает. Просто где-то в официальном документе будет отмечено, что подводная лодка по неизвестным причинам не вернулась. Если, конечно, сам противник не разболтает о подробностях нашего боя. А как смогут узнать наши товарищи, что мы дорогой ценой отдали наши молодые жизни и до последнего вздоха были верны своему долгу? Как узнают наши родные о том, что их сын или брат совершил подвиг, отдал жизнь за Родину? И нужна ли сейчас такая жертва? Быть может, эти люди, готовящиеся сейчас принять героическую смерть, под командованием другого, более опытного командира остались бы живыми!»

И хотя все необходимые приказания уже были отданы, из головы у меня не выходила мысль — все ли продумано, взвешено, учтено, не может ли, быть в такой ситуации другого выхода?

Чтобы выиграть несколько минут, я приказал дать задний ход. Затем опять обратился к морякам:

— Товарищи, решение объявлено, все подготовлено к его осуществлению. Но у нас есть еще кое-какое время, за вами остается право высказать свои предложения. Я готов выслушать каждого, пока позволяет время. Прошу докладывать, но только очень коротко.

Первым отозвался Смычков.

— Лучше достойная смерть, чем позорный плен, — сказал он, — но у нас еще есть воздух и электроэнергия. Мы еще можем держаться, товарищ командир!

— Да, мы продержимся еще час, — согласился я. — А что делать потом, когда полностью иссякнут энерго-ресурсы? Что тогда? — Смычков молчал.

— Комсомольцы готовы выполнить любой приказ, — сказал кто-то за моей спиной.

А у меня в голове все вертелась и вертелась мысль: что же придумать?

— А что если еще раз попытаться пройти над сетью, не всплывая, в подводном положении? — предложил дивизионный штурман старший лейтенант Семенов. — Ведь идя сюда, мы сеть не обнаружили. Правда, мы могли пройти в узкое окно между полотнищами.

— Мы уже пытались сделать это, — ответил я.

— Но тогда была малая вода, а сейчас наступает момент полной. Может быть, это окажется кстати.

Эта мысль мне понравилась. Почему, действительно, еще раз не попытаться? Ведь приливо-отливный уровень здесь колеблется более чем на три метра. «Нужно попробовать», — решил я.

— Какая сейчас вода? — обратился я к Щекину.

Тот быстро перелистал справочник:

— Через две минуты будет полная вода. — Голос у него повеселел. Видимо, он тоже думал о том же: а вдруг это выход!

Не теряя времени, я сказал Смычкову и Хвалову:

— Мы пойдем на глубине пять метров. Над рубкой в запасе будет примерно метр глубины.

— Есть! — живо ответили они.

— Пойдем малым ходом, чтобы не было видно следа на поверхности. Переваливать через сеть будем на инерции движения корабля с остановленным гребным винтом, чтобы не сбить с него лопасти или не намотать на него трос сети.

После некоторых приготовлений приступили к выполнению нового плана.

— Противника не слышно, — сообщил Щекин и вопросительно посмотрел на меня.

Это плохо. Мы должны знать, где находятся сторожевики, чтобы быть как можно дальше от них.

Я быстро прошел во второй отсек к гидроакустику. Лебедев сидел, согнувшись в рубке, и медленно вращал маховик компенсатора. Наконец ему удалось поймать посторонние звуки.

— Катера справа и слева на курсовых… — доложил он. — Они стоят на месте или имеют очень малый ход.

Обстановка не из приятных, но откладывать прорыв нельзя.

Я дал приказание всплывать.

Лодка, в соответствии с разработанным планом, начала медленно всплывать на заданную глубину и так же медленно двигаться вперед.

В центральном посту стало тихо. Слышно было лишь тикание судовых часов, висящих над штурманским столом, и сухое потрескивание в рубке репитера гирокомпаса, у которого стоял на вахте матрос.

— Подходим к сети, — доложил Щекин, глядя на часы. Через несколько секунд лодка вздрогнула и качнулась. Пузырек дифферентометра покатился к носу и остановился на четырех градусах…

Знакомое уже ощущение… Сеть! Теперь она, кажется, под нами!