Илья Чернев - Семейщина

— Пахота, слов нет, ровная, мягкая, чо напрасно… Только даст ли господь урожаю?

Обе артели пахали главным образом конями, обе сеяли на большинстве своих участков по старинке, вручную, — сюда бы сейчас десять тракторных сеялок, а не две!

В «Красном партизане» работа шла дружно, споро, председатель Епиха говорил — блестяще. Это слово перенял он недавно от участкового агронома. По его совету Епиха объявил соревнование между бригадами. Первая бригада, Карпухи Зуя, начала соревноваться со второй бригадой, Ваньки Сидорова. Епиха свел бригадиров, заставил их почитать в газетах, как люди между собой трудом дерутся, накачал, распалил… И — пошла писать губерния! Гриша Солодушонок, заместитель, разъезжал по полям, ловко так подзадоривал обоих бригадиров, поддавал жару…

Иначе обстояло дело у закоульцев. Будь у Мартьяна Алексеевича своя голова и свои руки, еще бы ничего. Но не было у него своей головы, своих рук: думал за него, направлял всю работу артели старый Цыган. Ничего не значит, что Цыган теперь не в правлении и даже не в артели, — все равно он хозяин, все равно по-хозяйски вертит он председателем Мартьяном. В первую бригаду записали они верных, надежных людей, всех своих согнали в нее, а бригадиром поставили Куприяна Кривого. Хоть он грамоте и не знает, зато по земле, по крестьянству первый старик в Закоулке, — лучшего бригадира трудно сыскать! О соревновании у закоульцев и разговору не подымалось. С агрономом, с наезжающими из района Мартьян на словах, правда, соглашался, что не плохо бы де и нам такое же дело затеять и даже вызвать красных партизан, но эти беседы с начальством до артельщиков не доходили.

— Соревнование… Мы им покажем соревнование! — накалялся злобой Цыган.

Какое уж тут соревнование, когда рука Цыгана ежедневно, ежечасно толкала Мартьяна Алексеевича к тому, чтоб закоульские бригады были разобщены, отделены друг от друга стеною, чтоб одна не знала, что делается в другой. Не знала, не должна была знать… Правду сказать, Цыган, а вместе с ним Мартьян Алексеевич и Куприян Кривой побаивались тесного общения артельщиков, — не большеротые ли крикуны, те самые, что орали против них на чистке, собрались во второй бригаде? Они всячески отгораживали бригаду от бригады, — свою от ненадежной, — сколько могли. С некоторыми из крикунов, особенно задиристыми и неподатливыми, они расправились заранее, — выкинули из артели сразу же после чистки.

Бригадир Куприян Кривой получил приказ правления поднять целину за Модытуем, высоко на сопке, куда никакой трактор не заберется. Он загнал пахарей на едва прикрытый суглинком камень. Лошади сбивали и калечили ноги, плуги со скрежетом выскакивали из борозды, люди матерились:

— И чего это районная власть смотрит!

— Куда и глядит!

— Сей по камню, расширяй площадь!

— При доброй бы пахоте и с этой земли польза была…

Но Куприяну не до доброй пахоты — вспахал сто га на один раз и приказал сеять.

— Да что же это такое?! — возмущенно взревел Хвиёха, Анохин зять. — Что ж с ей вырастет?

— Ничо… Целине одной вспашки хватит, так в старину говаривали, так и по науке доказано, — успокоил Куприян.

По пашне бежал сам председатель Мартьян Алексеевич. Кто-то из сеяльщиков высказал ему свои сомнения.

— А ты сей, сей!.. Он прав, бригадир, целину какой дурак перепахивает в первый год, — накинулся на недовольного Мартьян. — Спроси агронома, он те то же скажет…

В другой раз и в другом месте председатель Мартьян Алексеевич, пошептавшись с Куприяном, велел пригнать находящийся поблизости трактор, — он только что кончил пахать и стоял без дела, — приказал трактористу ехать вслед за сеяльщиками. Три старика раскидывали по земле пшеничные зерна, а трактор заваливал их тяжелыми пластами. Тракторист, несмышленый юнец, даже, глазом не моргнул, — просит, значит, так и надо.

— Новый научный способ, — объяснил артельщикам председатель. — вместо бороны…

Сорок пять га изъездил трактор — на сорока пяти га глубоко в землю пошли пшеничные семена.

— Теперя не вылезет!

— Как есть заглохнет!

— Попробуй вылезть, — десять вершков пласту!

— Птица не выклюет…

— Как упокойника в гроб… — мрачно перекидывались словами те, кого бригадир Куприян по праву считал вторым бельмом на глазу.

Один из них, Силантий, не выдержал, сунулся к самому Мартьяну:

— Негодяще, Мартьян Алексеич. Похоже, не выбьется росток из такой могилы…

— Экий ты умник, — грубо оборвал его Мартьян. — Неужто думаешь, в МТС все как есть контры, вредители… Привыкли по старинке… А мы делаем по-новому, по науке, — понятно тебе?

Силантий опустил глаза в землю, тяжко задумался. А на третьем участке все той же первой бригады Куприян велел высевать овес на пырей.

— Он же в стол вышины! Зря семена изводить, — крикнул бригадиру кто-то из сеяльщиков.

Одинокий голос умолк: кругом были друзья Куприяна.

— Не по такому пырею сеяли, — нагребая зерно очередному сеяльщику, звонко кинула Пистя.

— И какой еще овес выкашивали! — поддержал ее Куприян. Засеяли по пырею шестьдесят га…

На участке в сто га разбросали прелый, почерневший ячмень. Сеяльщики только покачивали головами:

— Будто доброе лежало в амбарах, а вот поди ж ты, недоглядели!

Стянув лицо замок в ехидную улыбку, Куприян принялся покрикивать:

— Сей-раскидывай!.. Сей знай, посевай!..

По вечерам, во время отдыха на таборе, Куприян Кривой усаживался в кругу верных своих людей.

— Нужон он нам, этот колхоз, как собаке пятая нога, — поучал он. — До осени дотянет ли… развалится…

С первого дня сева Мартьян Алексеевич почувствовал необыкновенный прилив решимости и сил, — куда делись его вялость, раздумье, колебания! Будто жестокий и злобный вихрь подхватил его и понес над полями, закружил-завертел… Мартьян появлялся то на одном участке, то на другом. Он вершно носился на мухрастом запотевшем мерине из конца в конец. Брови его были сдвинуты к переносью, губы плотно и сурово сжаты. Не раздумывая, он отдавал властные, категорические распоряжения. Под Майданом, в низине, Мартьян Алексеевич увидал сеяльщиков, остановившихся у края вспаханной трактором пашни. Он сорвался с коня, подбежал к ним:

— В чем дело? Почему стоите?

— Дак не просохла еще… грязь… — замялись сеяльщики.

— Эк, антихристы! — загремел Мартьян.

Он вырвал из рук одного лукошко с семенами и, увязая ичигами в жидковатой земле, принялся широко разбрасывать зерно направо и налево.

— Так-то и мы можем, — усмехнулся один из сеяльщиков. — Переждать бы до завтра, што ли… подсохла бы еще… А сегодня уж и вечер, не успеем заборонить… Птица поклюет…

— Не поклюет! Боронить с утра, — отрывисто приказал Мартьян.