Илья Чернев - Семейщина

— Когда это было! Сразу же и вытряхнули.

— Вытряхнули — верно. А корешки Цыгановы неужто не остались? Как ты думаешь?

— Возможное дело…

— Не только возможное, — возразил Изот, — а факт. Попусту ты шум подымал? Ведь не попусту?.. Разве не бросилось тебе в глаза, что ваш председатель Мартьян на чистках выгораживал Цыгана?

— Не упомню…

— Я точно это знаю… Я слыхал, что ты попервости шибко кричал насчет неправильного посева, а потом будто и приумолк, и товарищ Лагуткин не мог ничего от тебя толком добиться. Правильно это? — не отставал Изот.

— Вот прилип! — насупился Хвиеха. — Все ему как на духу кто-то выложил.

— Не ты один порядочный, есть и другие…

— Кто же? — поинтересовался Хвиеха.

— Об этом разговор после. Давай сейчас исправлять твои ошибки, вместе думать… Ты никогда не раздумывал над тем, почему Мартьян постоянно норовит держать тебя подальше от бригады, от людей — то в лес пошлет, то объездчиком назначит? Что ты на это скажешь? Случайно это выходило или глаза твои… отсылали за тридевять земель?..

— А ведь и верно! — изумился Хвиеха: никогда раньше эта мысль не приходила ему в голову.

— Значит, могло так быть? — продолжал напирать Изот. — Ты шумел, критиковал непорядки, а тебя убирали?

— Все может быть… Налей-ка еще, чтоб в черепке прояснило. Изот решительно отодвинул протянутый Хвиехин стаканчик:

— Сперва дело, потом гульба… Я хочу спросить у тебя: почему ты не доводил до конца, махал рукой? Разве не было у тебя пути к тому же Лагуткину?

Хвиеха заморгал глазами:

— Да вот видишь… Попервости уж очень плохи были дела, а потом Мартьян будто выправился, за ум взялся… Зачем же, думалось, мешать ему…

— Нет такой злой собаки, которая не умела бы вилять хвостом… в случае нужды. Ты это знал?

— А ведь и верно! — снова удивленно охнул Хвиеха. — Выходит, пыль в глаза нам пускали?!

— А ты думал! И сейчас пускают.

— Ну, и дошлый ты, Изот!

— И что же ты все-таки скажешь насчет падежа на вашей тугнуйской ферме?

— Ума не приложу! — развел руками Хвиеха. — Сам не бывал, а люди разное говорят…

— Что ж они говорят?

— Разное… на Спирькину Пистю которые подозрение имеют. Ну и я, значит, реветь стал…

— Какие же подозрения?

— А кто их знает! Известно: Астахина дочка, бандитская жена. Будто видали на Тугнуе Цыгана.

— А еще что?

— Кажись, боле ничего.

— Маловато, — тряхнул чубом Изот. — Расскажи теперь подробнее, как сеяли в позапрошлом году? Что ты видал — все припомни. Все факты, разговоры… Никогда не поздно исправлять свои ошибки…

Хвиеха начал вспоминать… Изот с Епихой слушали его, почти не прерывали, многозначительно переглядывались.

Изот съездил в Мухоршибирь, повидался с Полынкиным, получил от него совет, как действовать дальше. Вернувшись домой, он первым делом явился к Василию Домничу, секретарю партийной группы, побеседовал с ним с глазу на глаз.

Группа собралась в тот же день вечером в канцелярии кооператива на секретное заседание. В небольшой комнате, единственная дверь которой вела в лавку, откуда пахло кожей, дегтем и соленой рыбой, сошлись Изот, Василий Домнич, Гриша Солодушонок, Епиха и Корней Косорукий. Специально извещенный Изотом, из Хонхолоя на заседание приехал Лагуткин.

Изот во всех подробностях передал собравшимся свой разговор с Хвиехой.

— Что я говорил, оно это самое дело! — закричал старик Корней. — Недаром я бегал в Закоулок, следил за ними.

— Плохо, значит, следил. И все мы плохо… — чуть улыбнувшись, заметил Лагуткин. — Но насколько можно доверять этим разоблачениям?.. Я неоднократно разговаривал с Феофаном раньше, он все вилял, путал…

Домнич поддержал Лагуткина: Хвиеха изрядный путаник, мужик сумбурный и увлекающийся, и полагаться на его запоздалое сообщение целиком не приходится.

— Да и как мы проверим теперь позапрошлогодний сев? — добавил Гриша. — Где те трактористы, сеяльщики?.. Как их будем разыскивать: народ ведь, как вода, течет…

Все же сошлись в конце концов на том, что необходимо принять все меры к проверке Хвиехиных слов и начать повседневное наблюдение за работой закоульских правленцев и бригадиров, сугубо осторожное, чтоб никого не вспугнуть, наблюдение за конными дворами, за фермами, машинными и семенными амбарами закоульцев. К этому делу решили привлечь наиболее надежных артельщиков и комсомольцев.

С комсомольцами Изот толковал на следующий день — с каждым в отдельности. Избач Санька, шофер Оська и трактористы Никишка и Грунька, недавно принятые в комсомол, — не прошло для них без следа ежедневное общение в семье с председателем-комсомольцем, родным Изотом! — с молодой горячностью пообещали выполнять все поручения Изота, заверили его, что будут крепко держать язык за зубами…

— Куда хошь посылай — не испугаюсь! — гордо заявил избач.

— Мы с тобой и раньше-то их не шибко опасались, — сказал брату Никишка, — а сейчас уж подавно! И не беспокойся: Грунька, хоть и баба, нигде не брякнет… Она у меня такая!

— Знаю! — улыбнулся Изот: Никишкина уверенность в жене пришлась ему по сердцу.

Трехдневный теплый ветер с монгольской стороны сдернул тонкое белое покрывало с бугристой груди Тугнуя. Обнажились бурые от летошней травы увалы, огромные лоскутья черных полей. Теплым влажным ветром начиналась весна…

На дворе было сыро и слякотно, и ночь опускалась на деревню, когда партизанский шофер Оська вышел из своей избы, ничего не сказавши матери… Легкий туман подернул улицы, густел в низине у речки.

«Самая подходящая погода», — одобрил Оська, направляясь задами к знакомым жердочкам, переброшенным через речку в самом мелком заиленном месте.

Он шел на свой пост — в Закоулок, к конному двору алдохинской артели. Он уже не первый раз идет туда, — за речкой он перелезет через прясла, неприметно проберется к конюшням, притулится в темной щели между стеной и заплотом, затаясь, станет выглядывать во двор, осторожно наблюдать, снова прятаться… проведет в таком напряженном положении несколько часов, пока совсем не ослабнет и не застынет на холоде. Труден Оськин пост, но он и не подумает отказаться, — на то он и комсомолец. Это раньше, три года назад, был он несознательный: бандитов испугался, по вызову самозванного генерала Самохи в их шайку явился… хоть и под конвоем, а все ж… Попробовали бы они теперь затянуть его к себе! Жги-режь — нипочем к бандитам не примкнет!.. И как стыдно ему: ведь это он тогда с Санькой ходил за передачей для Изота. Изотка-то не струсил, молодец Изот! А они…

Не хочется Оське вспоминать о тех позорных днях. Он сильно вырос с той поры, на машине научился ездить… он совсем теперь другой, хотя по-прежнему маломерок. И Санька другой, и особенно Изотка. Ни разу Изот не укорил их, не припомнил успеньева дня, словом не упомянет никогда о позоре том…