Николай Чергинец - Сыновья

Охранники часть чалмы обмотали вокруг лица, закрыли носы и рты, а раненым приходилось дышать густой пылью. Они постоянно чихали и кашляли. Казалось, охранники не обращали на них никакого внимания, но стоило Николаеву пошевелиться, как один из них направил на него автомат и что-то громко крикнул.

Николаев небрежно бросил:

— Кого пугаешь, ублюдок? — И спокойно, даже демонстративно занял более удобную позу.

Второй охранник пальцем сделал жест, словно он нажимает на спусковой крючок. Николаев пальцем покрутил у виска. Охранник неожиданно улыбнулся и, проведя ребром ладони по горлу, показал вверх. Леонов беззлобно ругнулся и показал ему кукиш. Казалось, это позабавило обе стороны, и, вполне возможно, такие изъяснения продолжались бы долго, но машина сбавила ход и въехала в какие-то ворота. Один из охранников отбросил задний борт и жестом приказал выходить. Морщась от боли, Леонов и Николаев вылезли из машины. От небольшого домика к ним приближалось трое. Охранники подтянулись, подобострастно заулыбались. Трое остановились в двух шагах и некоторое время молча рассматривали советских солдат. Через несколько минут один из них, наверное, старший, негромко произнес несколько слов и, резко повернувшись, зашагал прочь. .

Остальные двое засеменили за ним..

Охранники тут же подтолкнули прикладами пленников, приказывая таким образом идти в глубь двора.

— Смотрины кончились, — тихо промолвил Леонов.

— Да. Кажется, мы им не очень понравились.

— Особенно ты со своей испорченной фотографией.

— Ну это еще как сказать. В следующий раз уточним у них, кто больше из нас не внушает им доверия, — пошутил Николаев и добавил: — Однако смотри, Антон, кажется, наши аппартаменты.

Их явно вели к невысокому дувалу с узенькой деревянной калиткой, которую предусмотрительно открывал вооруженный душман.

Они оказались в небольшом квадратном дворе, где ровными, рядами, казалось, прямо на земле, были уложены восемь металлических решеток. Вдруг один из сопровождавших поднял решетку, и парни увидели под ней черный проем ямы. Они остановились, но душманы неожиданно сильно толкнули в спины, и они полетели вниз.

От падения и удара о земляной пол оба потеряли сознание, а когда пришли в себя, то над ними высоко вверху виднелась ржавая с толстыми прутьями металлическая решетка.

— Ну вот, — тихо промолвил Леонов, — кажется, мы и дома.

Николаев выплюнул кровь.

— Да, похоже. Только квартирка что-то больно мала, всего метра четыре будет, не больше.

— Зато потолки высокие, да и воздуха свежего сколько хочешь.

— Ага, и небо в крупную клеточку.

Ребята поняли, что они в душманской тюрьме, и вскоре притихли, думая о том, что их ждет впереди.

Прошло три недели после похорон Николая Коблика. Веру Федоровну уже на следующий день отвезли в больницу. Первые дни она сутками лежала на постели. Изможденное слезами лицо было мертвенно-бледным, черты заострились. Она молча, не моргая, смотрела в потолок. Соседи по палате, зная о ее горе, тайком плакали, пытались утешить ее, но Вера Федоровна была безучастна ко всему. Даже ежедневные посещения друзей и сослуживцев не трогали ее. Ее мысли были где-то далеко.

Сергей прибегал к ней по несколько раз в день. Молча сидел у постели, также молча гладил ее руки и, не прощаясь, уходил. Он старался держаться хотя бы при матери и. на людях, а когда дома оставался один, падал на кровать и громко навзрыд плакал, уткнувшись лицом в подушку. В квартире часто слышался протяжный вой Кузи. Но проходило время, Сергей вставал, умывался и направлялся на работу. Там не знали о его горе. Для Сергея это было даже и лучше: меньше сочувствующих слов и взглядов.

Сергей, увидев, как в их квартиру вошли родители Леонова, впервые за эти трудные дни грустно улыбнулся: он надеялся, что их приезд хоть немного расшевелит мать.

Они все, не теряя времени, поехали в больницу. В отделении, где находилась. Вера Федоровна, знали о ее горе и никаких препятствий для ее посещения не чинили.

В палате кроме Веры Федоровны находилась пожилая женщина. Она тут же поднялась с постели, сунула ноги в тапочки и вышла в коридор.

Леонова первой подошла к постели Веры Федоровны, наклонилась к ее безучастному, словно окаменевшему лицу и громко разрыдалась, опустилась на колени и обняла Веру Федоровну.

— Миленькая вы моя, мужайтесь! Ваше горе безмерно, но я вас прошу, держитесь!

У Веры Федоровны впервые появилось осмысленное выражение. Она оторвала от одеяла исколотую шприцами руку и тихонько погладила по голове Анастасию Макаровну, затем тихо сказала сыну:

— Сереженька, дай, пожалуйста, табуретки.

Сергей пододвинул табуретку Леонову, а на вторую осторожно усадил Анастасию Макаровну. Она тут же пододвинулась поближе к кровати и взяла руку Веры Федоровны, прижала к своей груди.

— Мы только позавчера вечером обо всем узнали, вчера отпросились на работе и вечером выехали сюда.

Вера Федоровна спросила:

— Об Антоне ничего не слышно?

Голос у нее был сухой, надтреснутый. Сергей даже не узнал его.

Леонова покачала головой.

— Нет, Вера Федоровна, мы ничего не знаем. Даже не можем добиться, чтобы нам сообщили подробности, толком объяснили, как все это произошло.

— Я тоже ничего не знаю, как погиб мой сыночек, — тихо сказала Вера Федоровна и достала из выдвижного ящика тумбочки конверт, вынула из него сложенный пополам листок. — Вот все, что мне сообщили: геройски погиб при исполнении интернационального долга, проявив при этом мужество, героизм и отвагу. А я ведь хочу знать все: что он делал в последние часы и минуты своей жизни, кто был с ним рядом, как это случилось… Соберусь немножко с силами и напишу командиру, выскажу ему все.

Хоть и тяжелый завязался разговор, но Сергей облегченно вздохнул. Наконец-то мать заговорила, а это значит, что, изливая душу, она начнет хоть чуть-чуть мириться со страшной мыслью о том, что Коля утрачен безвозвратно. А Вера Федоровна продолжала:

— Как только встану, сразу же займусь памятником Коленьке. Говорят, что это тоже проблема.

— Это бесчеловечно, когда и в таких случаях надо все выбивать… — задумчиво сказала Анастасия Макаровна.

Ее муж понимал, о чем она думает, проговорил:

— А вот мы не знаем, то ли памятник заказывать, то ли все еще надеяться на чудо. Может, и сейчас лежит он где-нибудь среди камней, даже незахороненный, а солнце и ветер иссушивают его тело…

— Не думайте так, — прервала его Вера Федоровна, — у вас есть еще надежда, и вы обязаны жить ею. Всякое бывает, мне почему-то кажется, что его вполне могли захватить душманы, об этом же мне и Коля писал. Даст бог, все уладится, и приедет ваш Антон.