Максим Бутченко - Три часа без войны

Лёха встал, пошел к параше, а через полминуты сел на нары.

— Какие вы все молчаливые, — сказал он и с укором посмотрел на сокамерников.

Илья усмехнулся.

— Да какие есть, выбирать тебе не приходится, — ответил он.

— Есть — это хорошо, сейчас бы поел, — вдруг отозвался дед со второго этажа.

— Да куда тебе есть, дедуля? Ты вон одной ногой уже пробуешь на прочность потусторонний мир, — продолжил разговор Лёха, лишь бы поболтать да развеять скуку.

Никитич оживился, засопел в бороду какие-то слова, которые запутались в седых волосах, словно попали в плен. И только глуховатое однотонное мычание вырвалось из цепких объятий волосяного покрова старика.

— Ты что мычишь, дедуля? Расскажи о своей жизни. Судя по твоему возрасту, тебе, как Толстому, есть, что рассказать миру, — еще раз подключился к разговору Кизименко.

Дед зашуршал, попеременно вздыхая, как дворовый пес. Затем выкинул со шконки ногу, потом вторую и осторожно, не забывая громко кряхтеть, приступил к процедуре опускания своего бренного тела на не менее бренную землю.

— О, спустился с небес, назаретское чудо, — съязвил Илья, наблюдая за Никитичем, фигурой третьего заключенного.

— Что ты там, сынок, мелешь? Я из Большекаменки, — опустил свою старческую плоть на нары несостоявшийся Спаситель.

Илья смотрел на старика с нескрываемым интересом. Ему нравилось, что тот в таком возрасте активен, за словом в карман не лезет, да и злоба не рвется из щелей души. Дед-добряк.

Приземление прошло благополучно, троица наконец-то уселась друг напротив друга. Двадцать две минуты.

— Вот ты такой шустрый, не даешь деду отдохнуть, а может, он в последний путь собрался, маршрут просчитывает, — съехидничал Никитич.

— Да какой последний? Ты посмотри: сейчас бабу тебе привести, так ты ее оприходуешь, как молодой, — внезапно выпалил своеобразный комплимент Лёха.

— Ну, ты это, конечно, загнул, но приятно загнул, — широко заулыбался старик, так, что края его бороды расширились, подобно театральному занавесу, обнажив рот с розовыми деснами и с редкими корявыми зубами.

— А кстати, мы ведь толком не познакомились. Давай, молодежь, расскажите чуть о себе, — предложил дед.

Лёха посмотрел с интересом, а Илья не желал раскрывать свое прошлое. Возникло неловкое молчание, обычное между незнакомыми людьми.

— Хорошо, давай я начну, — согласился Лёха и почесал голову. — Я родился под Киевом, в Ирпене. Вырос уже на Донбассе, куда отец с матерью перебрались, когда мне было 9 лет.

— Все? Негусто, — модерировал беседу дедушка, а потом обратился к Илье: — А ты откуда?

— А все просто — родом из Питера, недавно переехал на постоянку в Украину, — отделался тот одной фразой.

— А почему переехал? — поинтересовался Лёха.

— То да се, — попытался отнекиваться Кизименко.

Это выглядело подозрительно, казалось, что Илья хотел что-то скрыть, недосказать.

— Не понял, — встрепенулся донбассовец. — Ты что, от Путина сбежал, либерал хренов?

Его голос вдруг приобрел неожиданную жесткость. Вот так легко, почти непринужденно Лёхе удалось зацепить какой-то тяжелый эмоциональный пласт. Если точнее, он ненароком притронулся к чему-то болезненному, покрытому несколькими слоями бинтов, но внутри ноющему. К ране в душе.

— Слушай, а какая тебе разница? Ну, по большому счету, тебе ни холодно, ни жарко из-за того, почему я уехал из России, так? — встал в позу Илья.

— Так-так, — произнес его соперник и ненадолго задумался.

Дед слушал диалог молодых заключенных с любопытством, думал, как бы вставить свое слово.

— А вот я… — сказал Никитич, но договорить ему не дали.

Вдруг Лёха подорвался со шконки, прошелся к окну, будто хотел оттуда выпрыгнуть. Но куда там: темно-угольное железо решеток надежно закрывало единственный путь на волю. Все это действие заняло не больше трех секунд. Он изменил свой курс, вернулся к собеседникам и громко повторил вопрос.

— Так, может, ты, сука, еще за украинскую власть? — навис Лёха над оппонентом.

Ответить тот не успел, дед опять попытался перехватить инициативу в свои руки, но хватка уже не та, поэтому он успел вклиниться в беседу лишь на мгновение:

— Когда я был таким молодым, как вы…

— Тебя это, слышь, волнует? — Илья встал и оборвал старческий спич.

Два мужика оказались друг напротив друга, и казалось, что расстояние между ними сузилось до минимума и теперь можно услышать дыхание соперника. Оба коренастые, небольшого роста. Лёха чуть повыше, поэтому, возможно, преимущество было на его стороне. Он уже сжал кулаки и готов был к драке.

— Э, петухи! Хорош вам, — проговорил Никитич.

Последняя фраза о представителе птичьего мира в заведении не столь отдаленном пришлась не совсем кстати. Лёха повернулся к старику:

— Дед, помолчи! Че ты лезешь со своими тупыми словечками? — перевел часть гнева на пожилого сокамерника.

— Пусть гундит, тебе-то что? — защитил деда Кизименко.

Дело принимало скверный оборот, напряжение между ними усиливалось.

— Меня только одно интересует: какова хрена ты уехал из России? — повторил вопрос Лёха.

В ответ Илья играл желваками. Подбирал слова. Драться сейчас ему не хотелось, да и не видел смысла. Противник все так же агрессивно смотрел на него, будто пытался докопаться до глубин, таящихся в его душе.

— Ладно, не твое это дело, — решил Илья и отступил, сел на нары.

— Как не мое? Сейчас тут все мое. Ты, сука, что-то скрываешь, — не унимался Лёха.

— Ребята, хватит вам ерепениться, — успел наконец-то вставить четыре слова дедуля.

— Я сказал, что то, что происходило со мной, это моя жизнь. Мне ею распоряжаться, — отбивался Илья.

— Твоя будет, как выйдешь отсюда, — продолжал оппонент.

Он стоял над питерцем и, казалось, был в мгновении от того, чтобы наотмашь ударить его по лицу. Еще полминуты Лёха возвышался над Кизименко, который упорно смотрел вперед, так и не объяснив, почему покинул Россию.

— Ну ладно, я еще до тебя доберусь, — прорычал донбассовец.

Он сделал резкий шаг назад, обернулся вокруг себя и даже выкинул руку в пустоту. Напряжение немного ослабло, противники пока не решились мериться силами.

Лёха отступил, сделал еще два шага в сторону окна, попытался рассмотреть небо. А оно, натертое до синевы, в рваных пуховых облаках, нависло над маленькими людишками, искавшими выход для своей ярости и злости. Пётр Никитич, увидев, что драка не состоялась, облегченно вздохнул. Меньше всего он хотел сейчас, чтобы два обозленных мужика избивали друг друга, ведь сам недавно побывал в подобной передряге.

— Ну, вот и хорошо, ребята, морду набить вы еще успеете, чай, никуда теперь не торопитесь, — проговорил дед.

Его слова всосал вакуум тишины, не оставив и следа от звуковых волн. На пару минут молчание растеклось по камере. А потом Лёха хмыкал, разгоряченный незавершенным конфликтом.