Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— Закурим, хлопцы, — предложил Роман, чтобы оборвать неприятный для него разговор.

О Нюрке никто не вспоминал. Но Романа разглядывали с интересом. Вот, мол, какой он, Завгородний. Едва приехал в село и уже передрался. И мало того: девку в омут сунул.

Нельзя сказать, чтобы любопытствующие взгляды были Роману в тягость. Наоборот, это даже нравилось ему. Теперь еще не то, а вот когда узнают о расчетах с рябым Федором, по-другому посмотрят.

Кое-кто ждал прихода объездчиков. Коли заявится Федор, драки не миновать. Будет на что посмотреть. Роман не побежит, поди. Не из таковских.

Однако и на этот раз объездчики не появились на гульбище. То ли струхнули, то ли по делам куда уехали. А, может, без Нюрки и рябому здесь делать нечего? Любит, наверное, если на схватку с Романом отчаялся.

Весь вечер поглядывала на Романа Морька Гордеева. Подсаживалась к нему, звала плясать.

— Чего ты такой, Ромка? — участливо заглядывала в глаза.

— Какой?

— Как индюк, — выпалила Морька первое сравнение, пришедшее ей в голову. И захохотала, кокетливо закрыв лицо руками.

Роман не перечил. Индюк, так индюк. Только бы Любку не провожал кто другой. Сегодня он скажет Любке все. Пьян немного, так это еще лучше: больше храбрости.

Целый день Роман пил с георгиевскими кавалерами, и сейчас самогон горячил кровь, ошалело шумел в голове. Поначалу ничего будто, а посидел немного на вольном воздухе и отяжелел.

— Ты б лучше сказала Любке Солодовой, что проводить ее хочу. Скажи, — попросил он Морьку.

— А меня?

— Тебя? Потом. Всех потом провожу, только Любке скажи.

— Тоже нашел добро! — фыркнула Морька. — Она еще ниччо не понимает. Дай подрасти девке.

— Иди! — Роман насупился.

— Чистый индюк! — разлилась смехом Морька и бросилась в круг, в пыль, где ухарски отплясывал цыганочку Ванька Бобров.

Роман заметил, что парни зашептались, скучились. Не иначе — что-то замышляют. Может, и за Любку с кем сцепиться придется? Порасхватали девок, пока фронтовики на чужой стороне бедовали. Да теперь Романа не возьмешь голыми руками. За голенищем сапога — отточенный, как бритва, охотничий нож. И все же холодок мелкой зыбью пробежал по спине. Голова трезвела.

Подошел Ванька, запыхавшийся, довольный. Как не ретива Морька, а переплясал.

— Посиди! — сказал ему Роман.

— К ребятам схожу.

— Покурим, — Роману не хотелось отпускать от себя Боброва.

— Узнаю только, в чем дело, — ответил Ванька и отошел.

Гармонист оборвал игру. Все притихли. И Роман почувствовал, что это затишье не к добру.

— Говорила я Любке, — сказала на ухо Морька.

— Ну, и что?

— Пожала плечами и ни слова. Да ты сам к ней подойди.

— Промолчала?

— Ага, — Морька обвила его рукою.

Из толпы парней вынырнул Ванька. Он бросил взгляд в сторону девок и сказал:

— Кукуйские ребята пришли. Вон стоят. С нашими кралями беседуют.

— Вот оно что! — успокоился Роман. — Лучше не ввязывайся. Наших и так много.

— А чего? Я тоже не из трусливого десятка, — расхрабрился Ванька.

Роман встал, но не успел сделать и шага к Любке, как она отделилась от подружек и пошла по улице.

«Совестится разговаривать со мной на людях», — подумал он и, торопливо пожав Иванову руку, поспешил вдогонку.

Любка шла быстро, не оглядываясь. У поворота в переулок Роман поравнялся с нею, зашагал рядом.

— Ты, Люба, слышала от Морьки? — заговорил он, чувствуя неловкость. От волнения или от самогона плохо ворочался язык. — Позволь проводить? А?

— Ты пьяный, Роман, — сказала Любка дрогнувшим голосом.

— Нет… Я немного. Дружки ко мне приходили…

— Сама дойду. Знаю, поди, дорогу, — и еще ускорила шаги.

— Ровно боишься меня? Я не зверь… И все это напрасно говорят. Меня вот ни за что стукнули.

— Ты… нехороший, Роман. И не обижайся.

Дошли до солодовского дома. Любка юркнула в калитку.

— Хоть немного постой, что ли, — попросил Роман.

Любка бросила на него тот же внимательный и несколько удивленный взгляд, что и в первый раз, и проговорила серьезно:

— Был бы ты трезвый. Лучше иди домой. Не надо на гульбище. Не иначе, как подерутся там.

— Постой, Люба! — Роман умоляюще протянул руки вперед.

— Ну, чего?

— Я…

— Домой иди! — повернулась и побежала к крыльцу.

Роман слышал, как она постучала в дверь, как ее впустили. Легла, не зажигая света.

Интересно же устроена жизнь! Нюрка тянется к Роману, да он теперь уже не хочет ее, а кого хочет, та убегает. Будто в прятки играют люди. И никто не знает толком, где его счастье. Не вернись Роман в родное село — и не ведал бы он про Любку, не стоял бы сейчас, как оплеванный. Завтра, небось, подружкам расскажет, как с ухажором обошлась. Пусть рассказывает! Не много в том радости, что человеку боль причинила. А кто до сих пор сделал хорошее Роману? Разве что мать с отцом да Яков. Так это ж родные. Нельзя им иначе. Скотина и та дитя своего не обижает.

Долго стоял Роман под высохшим, сучковатым тополем, глядя на темные окна солодовского дома. На что-то надеялся, хотя знал: Любка не выйдет. Что ж, Роман тоже не последний человек. Найдет себе другую.

Некоторое время с Подборной долетали звонкие голоса, играла гармошка. Значит, благополучно обошлось, без драки. И вдруг смолкло все. Наверное, разошлись. Вон как повернулась Большая Медведица. Скоро светать будет.

Роман в последний раз взглянул во двор Солодовых, прислушался. Кругом было тихо. Лишь на краю Пахаревской улицы перелаивались собаки. Пора домой. И теперь только почувствовал усталость. Поклонило в сон.

На лавочке у своего палисадника увидел чье-то платье. Озадачился: кто бы это? Неужели Нюрка? Нет. Ему навстречу, загородив собой калитку, шагнула Морька Гордеева.

— Теперь меня проводи. Как обещал…

— Сама не могла дойти, что ли?

— Притомилась. Вечер напролет проплясала. Проводи, Рома, — Морька нетерпеливо подалась к нему. — Ну, проводи же!

— Пойдем уж… Раз слово сорвалось.

— Да ты не будь сердитым! Не дуй губы! Нешто я других хуже?

Морька жила всего через два двора от Завгородних. Могла б, конечно, давно быть дома. Правду сказал Ванька, что прильнет теперь, как лист банный. Да с Романом разговор короткий. Проводит Морьку до калитки — и поминай как звали.

— Не долго же старая любовь на памяти. Не успел с Нюркой раззнакомиться, Любку Солодову заимел. Везет тебе, Ромка, на девок. Ох, и везет! Я ить давно поджидала. Как ты пошел за Любкой, а я сюда. Нравишься ты мне пуще всех других. Красивый, горячий! — Морька рывком обняла Романа и впилась в его губы.

Он попробовал высвободиться. Но Морька не пускала. Она всем своим трепетным телом прижалась к Роману, целовала его в глаза, в щеки.

Роман вздрогнул вдруг, почувствовав одуряющую близость Морьки. И, не помня себя, еще теснее привлек ее и долго-долго не отрывался от жарких, ненасытных Морькиных губ.