Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— Пулеметы, говоришь?

— Ага. Слышишь?

Был субботний день, и Домна послала сына в село пораньше, чтобы помог Макару Артемьевичу истопить баню. Полагаться в таком деле на домовника значило — или вовсе остаться невымытыми, или найти самого хозяина кипящим в котле. Чудаковатым выдался Макар Артемьевич. С виду мужик как мужик, умом тоже господь не обидел, а станет что делать — неприятностей жди. Ну, похуже парнишки несмышленого! Попросила Домна мужа как-то дров наколоть, так он на первой же чурке стесал топором до самой кости большой палец. Потом недели три ходил с перевязанной рукой.

Задавал скоту корм — телочку пырнул в бок вилами. Прирезать пришлось. Все у него, не как у людей. Делает одно, а думает о другом. Впрочем, о чем ему думать, когда на плечах никакой заботушки нет?

Любка поехала с Романом, отпросившись у мельника. Тоже помочь надо матери натаскать воды в баню, перемыть ребятишек.

Гнедко бежал неторопко. Простучали под колесами плахи моста и песчаная дорога сменилась накатанным до блеска проселком. Степь быстро теряла пахучую, последождевую свежесть.

Роман полулежал на телеге, чувствуя пьянящую близость Любкиного плеча. А она, уйдя до пояса в траву, глядела в даль степи, туда, где темными полосками виднелись колки. И думала Любка о спелых, волнующихся на ветру хлебах, о белых ромашках. И еще немножко о Романе, потому что о нем нельзя было не думать. А если о Романе, значит, и о себе тоже.

И о залпах, которые прозвучали в селе. Предчувствием беды вошли они в ее чуткое сердце: как бы чего не случилось с отцом, с братьями, да и с Романом. Арестовывают же других мужиков по деревням. Которых в каталажку сажают, а которых заберут и концов не сыщешь. Говорят, расстреливают.

— Рома!..

— А?

— За что людей убивают?

— Смотря кого. На фронте — ни за что…

— А в Галчихе?

— За что-то убивают, а, может, и тут ни за что…

— И тебя убить могут?

— Наверное, могут…

Любка круто повернулась, посмотрела на Романа. И легко, одними пальцами, дотронулась до его русых, начинающих отрастать волос. Он быстрым движением поймал ее руку и крепко сжал в своей, а затем вскочил на колени. Засмеялся.

— Все это — ерунда. На войне не убили — и тут не убьют.

— Ты не связывайся ни с кем. Если дерутся — отойди.

— А выйдешь тогда за меня? — неожиданно сорвалось с его губ. И вдруг он вспыхнул и опустил глаза.

— Не знаю, — серьезно ответила Любка и сразу же перевела все на шутку. — Если сватать хорошо будешь…

Она заметила скакавших им наперерез двух всадников. Увидел их и Роман.

«Неужели объездчики?» — с тревогой подумал он. В телеге не было ничего, чем можно защититься. А уйти от верховых, конечно, нельзя. Хорош Гнедко, да телега с седоками.

Но вот Роман вспомнил о шкворне. Он вынет шкворень и будет защищаться… Лишь бы Любку не тронули сволочи.

Опасения оказались напрасными. Когда всадники приблизились, стали хорошо видны красные ленты на фуражках.

«Как в России», — отметил про себя Роман, догадываясь о причине стрельбы в Покровском. Не иначе, как эти люди с властью встретились.

Верховые подъехали. Один из них — мужчина лет тридцати с лихо закрученными усами под маленьким, вздернутым носом — спросил:

— Далеко едешь?

— Домой, — ответил Роман.

— Откуда?

— С покоса. Рядом тут.

— Жена? — кивнул на Любку второй — мужчина помоложе в матросской тельняшке, опутанной пулеметной лентой.

— Жена, — солгал Роман Кто их знает, что за народ, а все ж к мужней жене лезть не то, что к девке. Не посмеют.

— Хороша!.. Ровно ягодка малиновая. Молодая. Объезживаешь? — ощерился старший.

Роман недовольно насупил брови.

— Да ты не серчай. Житейское дело, — заговорил тот, что в тельняшке. — А все-таки бабенка у тебя того… Эхма!

— Спросил свое и езжай! Понял? А то, брат, не посмотрю, что вырядился, — сдерживая ярость, медленно проговорил Роман.

— Уж и запетушился!

— Поедем, Митря, — строго оборвал дружка старший. — Ты, мужик, не обижайся. Митря у нас не совсем шурупит. Порастерял кой-какие винтики по дороге. Вот ездим и ищем.

Любка засмеялась.

— Истинное слово — винтики ищем! За тем сюда и посланы.

Верховые повернули коней назад и пустились галопом к мосту. Гулко зацокали по укатанному чернозему копыта.

На окраине села Любка попросила Романа остановиться. Спрыгнула с телеги.

— Так дойду, — сказала она, доставая из-под травы туесок с ягодами.

— Довезу, Люба. Ровно стесняешься…

— Видишь, какая я… Платье — латка на латке. Тут же недалеко мне. Дойду.

— Напрасно ты! Еще обидят эти… — Роман кивнул в сторону ускакавших всадников.

— Езжай один, — грустно проговорила Любка, зашагав обочиной дороги.

Макар Артемьевич встретил сына у ворот. Он был босиком, в исподней рубашке. Под глазами вздулись синеватые мешки. Наверное, недавно проснулся или с большого похмелья.

— Кто стрелял?

— Красные какие-то приехали. Командира своего хоронят, — с безразличием ответил отец.

— И много войска?

— Какое там войско! Бродяжня одна. Правда, говорят, что начальники у них самостоятельные. Все чин чином. А вот есть и в наколках, изрисованные. Да я не ходил на площадь. Люди рассказывали.

Роман нарубил сухих дров, наносил котел воды, пока отец распряг Гнедка и дал ему корму.

— Я затоплю баню. А ты, тятя, посматривай: прогорят дрова — подбросишь полешек. Потом поставь на угли чугунок с щелоком.

— Ладно, сынку. Сделаю. Рано мать домой собирается?

— На закате будет.

Роман быстро переоделся, умылся у колодца, бросил от ворот:

— Коня напой, тятя! — И подался огородами на площадь.

Стоянка отряда напомнила Завгороднему цыганский табор. Так же у телег суетились люди, так же дымились костры и ребятишки шныряли между возами. На двух подводах Роман заметил прикрытые дерюгами пулеметы.

«Ишь ты, не с голыми руками воюют, — подумал он. — Конечно, такой братии нечего бояться милиции».

— Эй, парень! Иди-ка сюда! — позвал его моряк со шрамом на виске.

Роман подошел к костру. Здесь были люди разных возрастов — от бородачей до юнцов. Разнились они и одеждой. Рядом со щеголеватой матросской робой пестрело рванье солдатских гимнастерок и съеденных потом ситцевых рубашек. Среди бойцов отряда Завгородний заметил Николая Ерина. Против обыкновения он был трезв, как и все здесь. Ерин поздоровался с Романом об руку.

Матрос со шрамом спросил, обратившись к Николаю:

— Знаешь его?

— Знаю. Свой парень. Не трус.

— Ну, тогда будем знакомы! Костя Семибратов! — представился флотский.

— Четверо из нашего села в отряд записались, — сообщил Ерин. — Буржуев-гадов бить пойдем. Давай и ты, Ромка, иди к командиру. А я за тебя поручусь.