Сергей Алымов - Нанкин-род

Веспа пил чистый вермут. Его старомодный неаполитанский желудок не переносил сумасшедших смесей.

– Какие новости? – лениво обсасывая калифорнийские черешни, интересовались джентльмены.

– Забастовка на японских фабриках.

– «Карлтон» выписал новых «герлс».

– Фон Гойер переменил японку на мальчика…

– Главной новости никто не знает, – торжествующе заявил Биль Свои, обглоданные виски которого придавали необычайный эффект длинным ушам. – Вчера из-за Китти Сингапур матросы разнесли «Новую Мекку»… В драке убит итальянский матрос, которого Китти на глазах у всех хотела сделать своим любовником.

– Вот это новость! – заволновались присутствующие.

Дальтон, вошедший в бар с белой канадской лайкой, возмущенно крикнул с порога:

– Ложь! Этого не могло быть. Вчера Китти легла спать в десять часов!

Громкий хохот прокатился по бару.

– Китти легла в десять часов?! Этот цыпленок только что вылупился из яйца…

– Последняя новость! – крикнул захлебывающийся от восторга Свои вошедшим в бар Бертону и Ворду. – У Китти Сингапур сонная болезнь! Она вчера легла спать в десять вечера.

– Мистер Ворд, – бросился к Ворду Дальтон. – Свои рассказывает про мисс Китти чудовищные вещи..

– Не будьте глупцом, Дальтон, – сказал Ворд. – Я знаю Китти и знаю, что она вытворяла в «Мекке».

– Я… я… не понимаю, – растерянно пробормотал Дальтон.

– Поймете, – хлопнул его по плечу консул Бертон. – Шанхай научит… А сейчас в наказанье мы совершим над вами обряд посвященья. Вы выпьете столько коктейлей, сколько в этой комнате англичан.

– Приготовьте коктейли покрепче, – скомандовал консул.

В баре было девять англичан. Девять рюмок выстроились в ряд.

Бармен достал «тяжелую артиллерию»: ром, сухой джин, абсент, датскую водку. Когда он наполнял рюмки приготовленной смесью, она шипела, как кислота.

– Ну, Дальтон, начинайте, – сказал консул.

Дальтон взял первую рюмку и залпом выпил ее. За первой последовала вторая…

«Джипси», «кактус», – отмечали наблюдатели.

Уже со второй рюмки Дальтон почувствовал себя на тонущем корабле. С каждой новой рюмкой гибель все приближалась… Шестая рюмка срезала мачту. После седьмой загорелся трюм… Горячий дым полез в рот и замутил желудок. Восьмая рюмка обволокла Дальтона густым туманом, в котором потонуло все окружающее. Откуда-то доносился неясный смех… Где-то далеко замирали приглушенные голоса… Потом ударила волна, и Дальтон повалился за борт.

– Держите, держите его, – раздались восхищенные голоса. – Эти рюмки сбили его с ног!..

Дальтона посадили в кресло. Оба окна бара горели ярким пламенем, в котором метались испуганные птицы. В одном окне загорался застрявший в нем старик, едва успевший накинуть на себя халат. Из другого протягивала руки испуганная девушка. Дальтону показалось, что это – Китти.

– Спасите ее! – рванулся он вперед, но ноги его были крепко приклеены к полу, и он снова упал в кресло, опустив на плечо тяжелую голову.

Встревоженная лайка обошла вокруг кресла, остановилась, тронула лапой онемевшее колено хозяина и вдруг завыла.

– Какая прелесть!

– Собака думает, что он умер…

Два китайца-боя боязливо подошли к лайке, протягивая руки к ошейнику, но собака сердито зарычала, и китайцы остановились в нерешительности.

Лайка опустилась на пол у ног Дальтона и, положив морду на лапы, тихо поскуливала.

Очнувшийся Дальтон мотнул головой.

– Воды, – простонал он.

Веспа, с неудовольствием наблюдавший за всей сценой, налил в стакан содовой и поднес к губам Дальтона.

Дальтон с жадностью осушил стакан и открыл глаза. Стойка, бутылка, люди плыли перед глазами…

– Поднимайтесь, Дальтон… Я отвезу вас домой, – сказал Веспа, дергая за рукав снова опустившего голову Дальтона.

– Оставьте его, Веспа, – бросил Ворд, проходя мимо. – Через полчаса он будет в порядке.

Бар быстро пустел.

Клеркам нужно было возвращаться в конторы. Бездельники, не связанные службой, спешили в другие бары. К Веспе подошел смуглый мужчина с мохнатыми бровями, одиноко сидевший за дальним столиком.

– Давайте отвезем мальчика вместе, – предложил он. – Кстати, у меня к вам дело…

– Я отдыхаю, – равнодушно сказал Веспа.

– Можно не торопиться. Но дело интересное, и вам понравится, – шевеля бровями, продолжал незнакомец. – Меня зовут Гонзальво Вальдос. Я третьего дня прибыл из Вальпарайзо на «Долорес», у которой чертовски вместительный трюм. Я предложил бы вам отправиться на судно выпить настоящего вина, о котором здесь не имеют никакого понятия.

Веспа любил настоящее вино. Кроме того, слова Вальдоса были пропитаны крепким запахом авантюр, по которым скучала душа Веспы.

– Я готов посмотреть вашу красавицу, – сказал Веспа и, поддерживая под руки шатающегося Дальтона, они вышли из бара.

Вей любил беседовать со старым садовником Яо, который, несмотря на преклонный возраст, продолжал изучение мудрецов и, будучи человеком подчиненным, умел сохранять свое достоинство.

Яо служил у Вея не один десяток лет. При нем выросли окружавшие виллу персиковые деревья. На его глазах развивались и крепли дети Вея, которых садовник знал лучше отца, слишком увлеченного книгами.

Жизнь Яо была светла и спокойна. Он заботился о цветах и деревьях. Поливал, окапывал их, придавая необыкновенные формы стволам и веткам.

Спокойствие Яо проистекало от сознания, что у него есть сын, который в нужный час достойно похоронит его, выбрав хорошее место для отцовской могилы.

То обстоятельство, что Юн учился в университете, наполняло сердце старика справедливой гордостью; как настоящий китаец, Яо прекрасно понимал, что ученость – лучший залог богатства и успеха.

Высокий, похожий на шелковое привидение, Вей медленно двигался по белой дорожке, направляясь к Яо.

Садовник встретил хозяина глубоким поклоном.

– Хорошо ли чувствует себя на моей навозной куче почтенный старец? – вежливо осведомился Вей у садовника.

– Волшебные земли тысячелетнего предка слишком великолепны для грязных лап моего ничтожества, – почтительно ответил Яо.

Два старика стояли друг против друга, обмениваясь цветистыми фразами.

Один из них, взволнованный близостью детей, хотел поделиться с другим своей радостью и не мог сделать этого душевно и просто. Сердечная теплота, попадая в затейливые сосуды этикета, остывала в них, теряя все свое обаяние.

А позади обширного дома в одной из двух комнат скромной фанзы, служившей обиталищем садовнику и его сыну, другое поколение вело другую беседу.

– Я не могу согласиться с тобой, Юн, – говорил юноша с тонко очерченными бровями, обращаясь к товарищу.