Василий Каменский - Путь энтузиаста

– Вот он тут сидит.

Александр Иванович сидел «под градусом» и, повернув ко мне тихое, татарское лицо, предложил сесть:

– Прежде, чем разговаривать – прошу выпить.

Я отказался.

Куприн улыбнулся.

– Но кудрявые все пьют. Я их знаю.

Тут я заметил, что Куприн очень похож на одного купца-татарина из Перми, торговавшего под вывеской:

Рахматуллин он же Бикматуллин.

Знаменитый писатель выпил, закусил, прищурился на меня:

– Сколько?

– Сто рублей, – быстро ответил я.

– Не о том речь. Спрашиваю: сколько лет?

– Двадцать три.

– Превосходно. Все впереди. В «Весне» мне очень понравились ваши стихи – «В кабаке».

Я просиял:

– Благодарю.

– Что тут благодарить – пустяки. Я это к случаю – не люблю декадентских, мистических стихов, а у вас этого нет. Декаденты сочиняют «фиолетовые руки». Противно. В руках – мускульная сила человека.

Мы поднялись из-за столика и Куприн вдруг в упор:

– Дайте 25 рублей. Должен буфетчику.

Помня шебуевский наказ, заволновался, не знал, что делать:

– А рассказ будет?

– Рассказа еще нет, но я напишу.

С грустью отдал 25 рублей.

Пошли. На улице все почтительно раскланивались с Куприным.

Дома – такая тихая, одноэтажная квартирка – Куприн познакомил с женой и девочкой-воспитанницей.

Сели за вечерний чай в угловой комнате, с большим старинным диваном.

Подумал: вот как живет Куприн, – очень тихо и тихий он человек, медленный, коренастый, с бычьей шеей и сильными руками.

Дома он оказался трезвым и пил квас.

А когда узнал, что я был актером – ожил, развеселился:

– Я ведь тоже был в актерах.

И давай рассказывать разные приключения, схожие с моими по части голодовок.

Превосходно он рисовал типы провинциальных актеров в клетчатых костюмах.

Особенно смешно было слушать о трагиках, любовниках.

В свою очередь я рассказал о Помпе-Лирском и о том, как дошел до дубового гроба.

Прохохотали до ночи, а я все подумывал: когда же он станет писать рассказ.

Наконец, меня уложили на диван спать.

А утром жена Куприна передала мне написанный за ночь рассказ.

Расплатился. Уехал. Куприн спал.

«Весна» шла отлично.

Журнал привлекал новых, начинающих писателей, к которым Шебуев относился с особым, дружеским вниманием.

Мы оба верили, что найдем талантливых людей из молодежи.

И нашли.

В первый раз в «Весне» начали печататься: Хлебников, Н. Асеев, Игорь Северянин, Шкловский, Придворов (Демьян Бедный), Арк. Бухов, Пимен Карпов, Николай Карпов, Л. Рейснер, М. Пришвин.

И многие из теперь известных.

М. Пришвин принес первый рассказ «Белое».

Е. Придворов (Демьян Бедный) был тогда студентом – этакий здоровый остроумный парень. Он напечатал стихи о смертной казни.

Е. Придворов жил на Невском, в квартире портного, занимался репетиторством.

Мы с ним хорошо познакомились, бродили по улицам, по гостям.

Тогда же я начал печатать рассказы в «Вечерних новостях» и театральные рецензии в «Обозрении театров».

Но моя главная работа происходила дома – я весь горел в исканиях: изобретал новую форму писательской техники и поэзии, мастерил новые образы, реформировал литературный склад речи, занимался словотворчеством, неологизмами.

И был одинок в этой области, пока не встретил великолепного спутника.

Однажды в квартире Шебуева, где находилась редакционная комната, не было ни единого человека, кроме меня, застрявшего в рукописях.

Поглядывая на поздние вечерние часы, я открыл настежь парадные двери и ожидал возвращенья Шебуева, чтобы бежать в театр.

Сначала мне послышались чьи-то неувереные шаги по каменной лестнице.

Я вышел на площадку – шаги исчезли.

Снова взялся за работу.

И опять шаги.

Вышел – опять исчезли.

Я тихонько спустился этажем ниже и увидел: к стене прижался – студент в университетском пальто и испуганно смотрел голубыми глазами на меня.

Зная по опыту, как робко приходят в редакцию начинающие писатели, я спросил нежно:

– Вы коллега, в редакцию? Пожалуйста.

Студент что-то произнес невнятное.

Я повторил приглашенье.

– Пожалуйста не стесняйтесь. Я такой же студент, как вы, хотя и редактор. Но главного редактора нет и я сижу один.

Моя простота победила – студент тихо, задумчиво поднялся за мной и вошел в прихожую.

– Хотите раздеться?

Я потянулся помочь снять пальто с позднего посетителя, но студент вдруг попятился и наскочил затылком на вешалку, бормоча неизвестно что.

– Ну, коллега, идите в кабинет в пальто. Садитесь. И давайте поговорим.

Студент сел на краешек стула, снял фуражку, потер высокий лоб, взбудоражил светлые волосы, слегка по-детски открыл рот и уставился на меня небесными глазами.

Так мы молча смотрели друг на друга и улыбались.

Мне он столь понравился, что я готов был обнять это невиданное существо.

– Вы что-нибудь принесли?

Студент достал из кармана синюю тетрадку, нервно завинтил ее винтом и подал мне, как свечку:

– Вот тут что-то… вообще.

И больше – ни слова.

Я расправил тетрадь: на первой странице точно написанные волосом, еле виднелись какие-то вычисленья, цифры; на второй – вкось и вкривь начальные строки стихов; на третьей – написано крупно: «Мучоба во взорах» и это зачеркнуто, и написано по-другому: «Искушенье грешника».

Сразу мои глаза напали на густоту новых словообразований и исключительную оригинальность прозаической формы рассказа «Искушение грешника».

Тогда я достал свою тетрадь и показал студенту.

Там на первой странице столбиком стояли слова:

И дальше – начало «Осени».

И еще отрывок:

Студент просмотрел эту мою черновую работу, взлохматил волосы, улыбнулся:

– Надо это печатать, а не… вообще…

– Ну, пока что, – перебил я посетителя, – мы напечатаем ваше «Искушенье грешника». Убежден – Шебуеву это понравится.

Студент быстро привскочил, обрадовался, потер лоб:

– Очень приятно. Не ожидал… вообще.

– Ваш рассказ не подписан. Пожалуйста подпишитесь.

И студент подписался:

«В. Хлебников».

Пришел Шебуев, познакомил, показал «Искушенье грешника».

Через пять минут просмотра Шебуев сказал:

– Прекрасно. Необычайно. Напечатаем.