Михаил Кузмин - Несобранная проза

Очевидно, судьба захотела над ним подшутить. В углу, скромно держа раскрытую книгу, сидела Маргарита Петровна Лапидина, жена его. Как она сюда попала, когда вошла, он не заметил. Сидела она так, как будто все время находилась на этом месте, а между тем, помнится, когда он в первый раз обводил взором пассажиров, ее здесь не было.

– Какая досада! – думал Терентий Васильевич, – желая только одного, чтобы жена не отвлекалась от книги, пока он не выйдет из вагона, что он собирался сделать на первой же остановке, тем более, что мистрисс, очевидно, здесь не было.

– Не буду смотреть на Маргариту, а то она еще обернется! – думал Лапидин, а между тем взгляд его непрестанно возвращался на жену.

Опущенные веки с рыжими ресницами вздрагивали и углы рта ее поднимались в улыбке. Наконец, она полугромко рассмеялась.

– Г-жу Тэффи изволите читать? – обратился к ней сосед, все время умильно за ней следивший.

Лапидина подняла глаза на спутника; по движению губ видно было, что она собирается сказать что-то не очень приятное, как вдруг она на весь вагон вскричала:

– Теня! Какой неожиданный случай! – и еще раз рассмеялась.

Скрываться было невозможно, но Терентий Васильевич был рассержен до крайности. Ему даже казалось, что Маргарита Петровна утрирует громкий голос, что никогда она так громко не говорила, особенно в общественных местах. Сосед Лапидиной, видя семейную встречу, удалился, предоставив место мужу. Тот сел надутый и растерянный, меж тем как жена, по-видимому, чувствовала себя прекрасно: спокойно и весело, даже как-то задорно.

– Что ты все озираешься? – спросила она, заметив его беспокойный взгляд.

– Ищу… вспоминаю, где я оставил пакет…

Маргарита Петровна только взглянула молча на мужа. Тот рассердился и проворчал:

– А ты отчего так весела?

– Читала смешную книгу! – ответила Лапидина и показала обложку «Потерянного рая» Мильтона.

Терентий Васильевич промолчал, не обратив внимания на шутку (или вызов) жены. Молча доехали до дому. Только войдя в гостиную, Маргарита Петровна заметила:

– А что же ты, Теня, не спросишь, куда я ездила.

– Да, в самом деле, куда ты ездила? я не спрашивал, думал, что по делу куда-нибудь, ничего особенного.

– Ничего особенного! – повторила Лапидина, но таким тоном, что муж встревоженно спросил:

– Разве что-нибудь случилось?

Легкая усмешка мелькнула на губах Маргариты Петровны.

– Может быть. Я вообще хотела поговорить с тобою, все не удавалось. Мы так редко видаемся. Я очень виновата перед тобою.

– Что ты, что ты! – замахал было руками Терентий Васильевич, но жена настойчиво и как-то уныло продолжала:

– Я очень виновата перед тобою. Покуда ты бывал занят, трудился, работал, я завела… историю, ну, роман, если хочешь. Он еще не так далеко зашел, чтобы нельзя было вернуться. Я хотела признаться тебе… Вот. Я хочу сделать усилие воли и прекратить все это, я отдам тебе его письма.

– Не надо, милая.

– Нет, я хочу быть с тобою откровенною до конца.

Не поспел Терентий Васильевич сказать что-нибудь, как на его коленях очутилась связка писем на английском языке; она появилась так быстро, словно заранее была приготовлена.

– Англичанин? – спросил Лапидин.

– Прочти.

Писем было не так много, да Терентию Васильевичу и не нужно было читать их все. Он тихо сполз на ковер и, припав к жениной руке, прошептал:

– Прости, Маргарита, если можешь. Но как тебе достались мои письма? Неужели мистрисс донесла?

Лапидина ничего не отвечала, потом произнесла:

– Видите, какую предательницу вы любили?

– Я ее больше никогда не увижу!

– Не ручайтесь. И я не обещаю прекратить сношения со своим англичанином.

– Разве он все-таки существует?

– Как и ваша мистрисс.

Брови Терентия Васильевича все поднимаются, рот раскрывается и словно только ждет позволения распуститься в улыбку.

– Так это… так это…

– Не смущайтесь водевильным положением. У вас был флирт (заочный) со мною. Это вам подтвердит мистер Овэн и все ученики.

– Но как же это могло выйти?

Лапидин краем уха слушал рассказ жены, как она со знакомыми англичанами решили открыть совместные уроки. Она прельстилась практикой и возможностью заработать личные деньги. Когда записался Лапидин, она старалась скрыть свое участие в уроках, потом же, когда он адресовался к ней с письмами, было еще больше причин ей скрываться.

Маргарита Петровна еще не кончила своего рассказа, как муж заговорил:

– Так как же, будет считаться, что я тебе изменил?

– Вроде того.

– Но ведь и ты увлекалась корреспондентом.

– Я знала, что это – ты.

– Мистер Лэпайден?

– Да, мистер Лэпайден. Терентий Васильевич вздохнул.

– Все-таки жаль мистрисс. Она была такая веселая, так сверкала зубами.

– Если хочешь, будем продолжать переписку? – проговорила Маргарита Петровна и поцеловала мужа.

Уже по одному тому, как представлял Владимир Васильевич Дулин своим домашним нового знакомого, видно было, что его воображение снова нашло себе пищу. Придав важность своим бачкам, которые он считал пушкинскими и которые на самом деле делали его похожим на капельдинера или выездного лакея, расшаркавшись перед собственной женой, словно это его представляли ей, он с ударением произнес:

– Печковский, Дмитрий Петрович.

Юлия Павловна, поклонившись, ждала, как будто не понимая, что скрывается под этим именем, потому что она чувствовала, что ей надо что-то сообразить. Она вопросительно глядела на мужа; но его важный и торжествующий вид не давал ей никаких более точных объяснений. Донышка (дочь Дулина, Евдокия Владимировна) переливала через края золотой чашки горячую струю из медного самовара, засмотревшись на обыкновенное, но очень милое и скромное лицо гостя. Глаза он держал опущенными, но от размашистых бровей они предполагались смелыми и веселыми, не без лукавинки, очень русскими, точнее ярославскими. Донышке стало смешно и, растянувши в самоваре рот до розовых ушей, она подмигнула, как заговорщица, отцу, когда тот деревянно и хвастливо повторял, обращаясь уже к ней:

– Печковский, Дмитрий Петрович.

– Ах, папа, какой ты выдумщик!

Юлия Павловна болезненно и напряженно взмахнула белесыми ресницами, папа, как заводная кукла, крякнул и, протянув ладонь лопатой к тяжелому столу, ничего не сказал. Гость беззаботно сел за чайный стол, будто собираясь метнуть банчок. Кисейные занавески делали столовую похожей на детскую, еще более молодила стены круглая мордочка барышни Дулиной, ее желтое платье и то, что кипяток, дымясь, перелился на поднос. Мамаша шепнула дочке:

– Я ничего не понимаю.

Молодой человек охотно наложил себе меда и беспечно заметил: