Михаил Кузмин - Несобранная проза

Все приписали это несчастному случаю, но Пимен был почти уверен, что жена его сознательно искала смерти. Она была слишком горда и не могла простить себе (себе, а не ему), что он не нашел в ней того, чего искал. Чего же искал он? Его пленяла таинственность, окружавшая ее, и странная красота, замкнутый образ жизни, резкие и причудливые суждения, глухонемой сын от первого брака и даже то, что мальчика звали Титом. Анна была просто несчастным, озлобленным существом, но его любовь не смягчила ее, а заставила еще сильнее укрепиться в таинственной позиции и круче закручивать черный завиток у левого уха.

Покойницы не позволили перевозить в гостиницу. Самого Катаева еле пустили туда. Немой стал говорить, но все плакал, тосковал и через полгода умер. Но он очень неясно выговаривал слова и не мог слышать звука колокольчиков.

Луна давно скрылась. Неожиданно из сырого полумрака выдвинулся двухэтажный дом, одно окно которого светилось. Теперь Пимен Петрович все вспомнил и все разглядел: и ворота, и службы, и полукруглый двор. Ему показалось даже, что хрипло лает их давнишний пес Полкан.

Пимен Петрович узнал и комнаты, и их расположение и даже убранство. Конечно, они показались ему теснее и ниже, так как уже лет десять он здесь не бывал.

Их, очевидно, ждали; на стук отперли немедля, и быстро кто-то зажег свечку в соседней с сенями комнате. Кисловатое жилое тепло охватило приезжих. Андрей Васильевич сразу засуетился и ужинать, и спрашивать деревенские новости, и беспокоиться, приготовлена ли для гостя комната наверху, и где барыня.

Пимену есть не хотелось, и, вообще, были неприятны все эти хлопоты, хотя казалось, что хозяин волнуется больше по суетливости своего характера, чем по настоящей необходимости, тем более, что в столовой тихонько шумел самовар, и была уже приготовлена холодная еда, комната для гостя оказалась вытопленной, а на кухне дожидался приказчик.

– Какую комнату мне отвели? Не ту ли, что окнами на озеро?

– Ее самую, – ответила вместо Жарницына беременная женщина, впустившая их.

– Она была всегда моей комнатой! – улыбнувшись, заметил Катаев.

– Видишь, как хорошо вышло! Пойдем посмотрим ее. Это, Федосьюшка, бывший барин Катаевский, Пимен Петрович. Это ихнее гнездо прежде было, родовое, – обратился суетливо хозяин к бабе.

– Да я признала барина тотчас, – уныло ответила та, капая стеарином со свечки на засаленный свой живот.

Катаеву становилось все скучнее, словно воспоминания являлись помимо его зова совсем не те, которых он ожидал.

Лестница по-прежнему скрипела на седьмой снизу ступеньке.

Перед комодом, загораживая свечку, поставленную на нем, высокая женщина (может быть, от полумрака и длинных шатких теней казалась она еще выше) вынимала простыни, широко разводя руками, будто снимая мерку.

Все по-прежнему: и стол, и кровать, и три низких окна, занесенных теперь снегом; унесен шкаф с книгами и поставлен образник, кажется, из отцовской спальни.

– Здравствуй, Лиза, вот и мы. Я тебе гостя привез, давнишнего своего друга и бывшего владельца сих мест…

(Зачем это он все толкует о «бывшем» хозяине? Как это бестактно и скучно!)

– Прошу любить и жаловать: Пимен Петрович Катаев.

Женщина выронила белье и быстро повернулась; свечка заколебалась, почти угасла. Видны были только тонкие золотистые волосики, курчавившиеся около ушей и шеи.

– Катаев? Пимен Петрович? – не сказала, а как-то горестно воскликнула женщина и поспешно протянула руку, прибавив более спокойно:

– Мы немного знакомы с вами.

– Конечно: ведь ты тоже здешняя, соседка, можно сказать! – барабанил муж.

– На ком же ты женат? Я и позабыл тебя спросить, – сказал Катаев, когда хозяйка вышла из комнаты.

– На Лизавете Павловне Кочетовой. Они были ваши соседи по имению.

– Да, да, я помню! – пробормотал гость и в первый раз посмотрел на Андрея Васильевича.

Невысокий и плотный, с русой бородкой, румяными щеками и суховатым, деловым взглядом. Но деловитость была несколько выработанная; глаза, казалось, все время порывались суетливо, без толку зашнырять назойливо и тоскливо. Несмотря на то, что он как бы избегал смотреть прямо на собеседника, он казался человеком добродушным и простым. Смешные вихры на макушке придавали ему ребячливый вид славного мальчика.

Так вот какой муж у Лизы Кочетовой!

К ужину Лизавета Павловна не вышла, сославшись на усталость.

– Захлопоталась! – равнодушно заметил муж, с аппетитом накладывая себе творогу со сметаной.

Скорбная Федосьюшка медленно стучала грязной посудой, выпячивая и без того огромный живот, будто она продиралась сквозь густую толпу.

Жарницын быстро поужинал и пошел на кухню к приказчику, посоветовав гостю ложиться спать, а в случае чего – постучать в стенку, за которой находилась Федосьюшка.

Так вот какой был муж у Лизы Кочетовой! Как глупо, что он раньше не разговорился с Жарницыным и не узнал, на ком тот женат. Не следовало бы, может быть, соглашаться на эту поездку. Выходит все как-то глупо, скучно и, может быть, даже и неприятно и для него, и для Лизы, и для самого Андрея Васильевича. Он не поспел даже заметить там у комода, изменилась ли она. Вероятно. Десять лет немало времени, особенно для женщины, да еще в такой глуши, с таким мужем (Пимен теперь был почти уверен, что Лизин муж – медведь, кулак и невежа). Кажется, у них трое детей. Бедная! Ведь она была почти его невестой и, Бог знает, как повернулась бы судьба, если бы не эта роковая встреча с Анной. «Роковой» характер его покойной жены и привлек его, главным образом. Это была страсть и таинственный роман, о котором так сладко мечтать в двадцать два года. Конечно, никакой тайны не оказалось. Черный завиток у левого уха, глухонемой сын, названный Титом, эксцентричные суждения и болезненность скоро потеряли всякую загадочность. А потом это несчастье… Она была старше его лет на шесть, пожалуй, даже на семь. Это было необыкновенно!

А Лиза! Может быть, ее теперешняя участь – самая подходящая для нее. Конечно, он ее любил, и она его, кажется, любила. Потом позабыла; вероятно, привыкла к мужу.

Пимену Петровичу почему-то стало неприятно такое развитие мыслей.

А зачем же она уронила простыни, зачем вскрикнула? не вышла к ужину? Жалко, что он ее не разглядел! Что же, теперь ей лет двадцать восемь! И как скоро после того, как расстались, она выскочила замуж! Не раньше ли еще, чем он женился на Анне? Это было бы любопытно. Эти простушки ужасно ветрены и поверхностны, настоящие куклы, или ключницы, в лучшем случае. Но посещение Катаевки перестало Пимену казаться скучным. Им овладело обиженное беспокойство, и не спалось не то от жары, не то от предчувствия завтрашней встречи (не будет же Лиза все время сидеть у себя в комнате), не то от храпа Федосьюшки за тонкой перегородкой. («Какой хам!» подумал уже определенно о своем приятеле Катаев).