Владимир Богораз - Развязка

В чём состоит повседневное проявление моей жизни? Высшая сила дала мне плоть и вложила в неё несколько потребностей, низменных и элементарных, ровняющих меня с самыми грубыми скотами, к чьей семье я принадлежу.

Для того, чтобы я слепо следовал указанным мне путям, в начале каждой потребности поставлено алчущее желание, а в конце -- простая и сильная приманка. Удовлетворение потребности угашает соблазн и оставляет по себе пресыщение и тупую тоску. В непрерывных желаниях и удовлетворениях этих грубых потребностей состоит моя жизнь.

Мало того. Внешний мир устроен совсем не так, чтобы эти первобытные желания удовлетворялись легко. Для того, чтобы достигать своих грубых целей, я должен бороться, истощать свою телесную силу, напрягать изворотливость моего ума для того, чтобы вырвать у скупой природы средства для погашения своих желаний. Жизнь моя состоит из истощающих усилий этой борьбы, а также из мучительной жажды тех желаний, которые осуждены оставаться без удовлетворения. На стезе этой борьбы, я встречаюсь каждый день с опасностями, и на дне каждой таится худший враг -- уничтожение, которое может наступить непредвиденно, каждую минуту, и урезать даже жалкую меру времени, уделённую высшей силой мне или моим товарищам.

Я сказал: "моим товарищам", ибо я создан не один. Рядом со мною высшая сила создала неисчислимую и многообразную толпу тварей, подобных мне и чувствующих и страдающих как я. Несмотря на братство скорби и унижения, соединяющее их, все они, собравшись на арене слишком тесной, ведут между собой непрерывную и ожесточённую войну, терзают, убивают и поедают друг друга, равные истребляют равных, и сильные -- слабых. Война эта ярче и ужаснее всего, ибо в ней уже не мёртвая природа, а сама жизнь убивает жизнь. Всё пространство земли, наполненное жизнью, наполнено войной; по мнению многих, война составляет сущность добра и прогресса, она обусловливает все высшие процессы жизни, даже вырабатывает наиболее тонкие и действительные орудия для успеха. Я тоже участвую в этой войне, истребляю ежедневно для своего существования другие живые существа, питаю кровь свою чужой кровью и плоть свою чужой плотью, стараюсь преуспевать в этой войне и горжусь своими успехами как доблестью.

С существами, более других подобными мне, т. е. с людьми, мои отношения основаны на той же безжалостной и необходимой войне, с той разницей, что я не стремлюсь превратить их непосредственно в трупы, ибо я не питаюсь их плотью, как это делают многие племена подобных мне людей. Я предпочитаю тем или иным путём, обманом или обменом, порабощать их своей воле, для того, чтобы они делились со мной плодами своих преступлений над другими тварями. Если они при этом будут страдать от неудовлетворения своих телесных желаний, тем хуже для них.

Таковы мои отношения ко всем иным живым существам, однако, так как я сознаю, что их желания и страдания в главных чертах подобны моим, то я, до известной степени, способен проникаться этими страданиями, так что вид их или мысленное представление может рождать во мне слабый отзвук страдания, как бы принадлежащего мне самому. Обыкновенно, это бывает после того, как мои личные желания удовлетворены, как будто для того, чтобы дать новое занятие великой способности общего страдания, на минуту задремавшего в моей душе.

Далее высшая сила вложила в меня способность различения добра и зла, благородства и низости, добродетели и греха.

При свете этой способности, все действия, наполняющие и созидающие мою жизнь, являются чёрными и нечистыми. Поэтому она находится в противоречии со всем строем жизни, как моей, так и всемирной. Она рисует мне зато идеал такого мирового устройства, при котором всеобщая война была бы уничтожена, и страдание сделалось несуществующим или значительно уменьшенным. Идеал этот так широк, что мой слабый ум не может воссоздать даже главные черты его; но и то смутное представление, которое живёт во мне, наполняет моё сердце мечтательным восторгом и заставляет его биться сильнее.

Но способность, создающая идеал, не показывает никаких путей к его осуществлению, и все пути, которые пытается изобрести мой ум и подставить на место неизвестности, являются ухищрением схоластики, покушением с негодными средствами, а человечество идёт своим кривым и жестоким путём.

И чтобы остановить кровавую войну, есть только одно средство: война против войны, кровь против крови, сила против силы, пока не изойдёт дух и не разорвётся грудь от напряжения...

Боже, Боже, зачем я заточён в этой холодной темнице? Зачем не было дано мне погибнуть в яркой битве, со знаменем в руке и с призывом на устах, чтобы сразу вылилась из сердца моя горячая кровь, и угас мой дух в страсти и гневе как факел, возжённый в высоте и догоревший до рукоятки?

Когда же осуществится на земле золотая идиллия грядущего золотого века? Далеко, бесконечно долго ждать. Моё низшее "я", отрицаемое и попираемое идеалом и его надеждами, возмущается в свою очередь и заявляет свой протест. Оно заявляет, что ему нет дела до грядущего, что к тому времени от него не останется даже следа, что оно не согласно безропотно переносить столько страданий и жертвовать своими немногими радостями для того, чтобы другие существа в отдалённом будущем не знали этих страданий, и заявляет, наряду со всеми будущими поколениями, притязание на участие в радостях золотого века как своё прирождённое неотъемлемое право.

Когда моё высшее "я", по своему обыкновению, с презрением отбрасывает притязание моего эгоизма за пределы своего поля зрения, мой разум не успокаивается и продолжает протест. Помимо моего существа, он указывает на толпы других существ, которые жили и живут, страдая, ничего не зная о грядущем царстве добра и не имея даже способности помыслить о нём. От мошки, обожжённой на свече, до воина, погибшего в бою, все они имеют такое же право на счастье как их будущие собратья. Как бы ни был прекрасен грядущий золотой век, он не искупит этих страданий, не оправдает мгновенной боли жалкого червяка, случайно растоптанного в грязи, ибо самая мысль об искуплении невозможна; прошлое исчезло навсегда, и самый прах погибших тварей служит материалом для образования нового и нового потомства.

Грядущие добро и красота есть вопиющая несправедливость пред лицом прошлого. Идеал бледнеет, и надежда рушится. Мир предстаёт предо мной в своей грубой наготе как чаша, переполненная страданием, без просвета в прошлом, без обещаний в будущем; является каким-то бесконечным адом, даже хуже ада, ибо в аду есть владеющие им демоны, которые услаждаются муками грешников, но которым можно отвечать ненавистью за их злобу, а миром правит слепая сила, неизвестность, никому недоступная, которую даже ненавидеть нельзя, и которой приходится подчиняться без протеста и сопротивления. И если душа чувствует где-то за покровом девяти бездн небесных присутствие страшного врага, со злобой, стократ большей, чем злоба сатанинская, то образ его настолько смутен, что даже страх раба пред властелином не может найти определённой формы и остаётся в виде смутного, но тем более мучительного чувства.