Фёдор Достоевский - Полное собрание сочинений. Том первый. Бедные люди. Повести и рассказы (1846-1847)

Назвав «Бедных людей» и «Двойника» «произведениями необыкновенного размера», Белинский дал подробный разбор «Бедных людей». Он указал на горячее сочувствие автора его бедным героям, глубокое понимание им «трагического элемента» изображаемой жизни, внутренней красоты и благородства души бедняков, на «простоту» и «обыкновенность» построения романа без каких бы то ни было «мелодраматических пружин» и «театральных эффектов». Подчеркнув, что в лице Макара Алексеевича изображен не человек, «у которого ум и способности придавлены, приплюснуты жизнью», но натура, в которой заключено «много прекрасного, благородного и святого», Белинский, приветствуя эту «гуманную мысль» «Бедных людей», писал: «Честь и слава молодому поэту, муза которого любит людей на чердаках и в подвалах и говорит о них обитателям раззолоченных палат: „Ведь это тоже люди, ваши братья!“» Сочувственно выделив в своем изложении образы старика Покровского, эпизоды с нищим, с шарманщиком, сцену в кабинете «его превосходительства», последнее письмо Девушкина, раскрывающие всю меру униженности и социальных страдании бедных людей, Белинский тонко охарактеризовал самую манеру Достоевского (он писал, что в «Бедных людях» трагический элемент «передается читателю не только словами, но и понятиями Макара Алексеевича») и смело предрек молодому автору великое будущее. Отметив, что лицо Вареньки, в противоположность Девушкину, «как-то не совсем определенно и окончено», Белинский даже и этот недостаток стремился извинить тем, что, кроме Пушкина, никто из русских писателей еще не сумел справиться с задачей изображения русской женщины. «Растянутость» же романа, на которую жаловались читатели, он объяснил «чрезмерной плодовитостью» молодого автора (см.: Белинский, т. IX, стр. 530–564).

Совершенно иную позицию, чем Белинский, занял по отношению к роману С. П. Шевырев, который отвел «Бедным людям» и «Двойнику» центральное место в своей статье о «Петербургском сборнике» во второй книжке «Москвитянина» (ценз. разр. — 3 марта 1846 г.). Признавая, что «„Бедные люди“ есть явление, конечно, замечательное» и что автор их «первостепенный повествователь», Шевырев писал, что задачей Достоевского в его первой повести было «изобразить в бедном чиновнике человека с благороднейшими сочувствиями ко всему бедному». Но при этом главный недостаток романа Шевырев увидел именно в его «филантропическом», т. е. социальном, направлении. «Повесть эта, — писал он, — сочинена с явными видами филантропическими», и «филантропическая сторона» в ней заметнее, чем «художественная». Тем не менее Шевырев признал, что «многое в Макаре Алексеевиче подмечено очень верно». «Все эпизоды о бедных людях проникнуты чувством; особенно рассказ о студенте Покровском и об отце его — едва ли не лучше всей повести. Письмо Девушкина о смерти сына у Горшковых заставит больше чем задуматься», — говорил он ( М, 1846, № 2, Критика, стр. 164–169). Шевырев отказался на основании «Бедных людей» высказать суждение о будущем Достоевского, так как на романе, по его мнению, лежала «неотразимая печать влияния Гоголя».

С оценкой Шевырева (а не Белинского) была во многом созвучна, по существу, и оценка романа в статье А. В. Никитенко в «Библиотеке для чтения». Правда, в отличие от Шевырева, Никитенко сочувственно отзывался об основном, социально-аналитическом, по его определению, направлении романа: «Направление романа господина Достоевского, — писал он, — именно отличается духом этого умного, неодностороннего анализа, — анализа, который в людях на всех ступенях общества и во всех изменениях жизни видит предмет, достойный изучения, и который изучает его не в отдельных бросающихся в глаза случаях и качествах, а в стихиях его и отношениях многосторонних <���…>. Но этот маленький чиновник, этот бедняк, которому общество и не может уделить более благ, как сколько следует существу переписывающему, он вне своей общественной сферы, посреди отношений человеческих, является уже с полным правом на наше уважение и сочувствие». И в то же время Никитенко повторил жалобы противников «Бедных людей» на «злоупотребление анализа», растянутость, «пошлые мелочи», «излишества», «скучные повторения» в романе и в качестве вывода признал, что его достоинства заключены скорее в «прекрасных замыслах», чем в «исполнении» ( БдЧт, 1846, № 3, отд. V. стр. 18–36; ценз. разр. — 28 февраля 1846 г.). К тому же впечатление читателя от статьи Никитенко должно было по замыслу О. И. Сенковского умеряться его собственным ироническим отзывом о «Бедных людях» в той же книжке журнала, где похвалы автору романа были смешаны с откровенным глумлением над ним («премиленький талантик»), с нападками на «рассчитанные восторги» Белинского по его адресу и опасениями, что автор в будущем «утонет в длиннотах — в наводнении подробностей, мелочности и многословия» (там же, отд. VI, стр. 2–3).

Вслед за Шевыревым и Никитенко с оценкой «Бедных людей» выступил в «Финском вестнике» А. А. Григорьев, развивший здесь более подробно суждения, зерно которых было сформулировано им уже раньше — вскоре после выхода «Бедных людей» — в «Ведомостях С.-Петербургской городской полиции» (1846, 9 февраля, № 33). [33] См. об этой рецензии: Н. И. Мордовченко . Неизвестная рецензия Ап. Григорьева. «Ученые записки Ленинградского гос. педагогического института им. А. И. Герцена», т. 67, Л., 1948, стр. 114–119.

Возражая Булгарину и признавая «громадное художественное дарование» автора, создавшего два «в высокой степени интересные» лица, «которым нельзя не сочувствовать», и сумевшего, несмотря на «всё однообразие их ощущений», основать на этом «целую внутреннюю драму», Григорьев в то же время в своих статьях о «Бедных людях» дал общую оценку романа, противоположную по своему духу оценке Белинского. В основу этой оценки Григорьев положил характерную для него в это время идею нравственно-религиозного назначения искусства, в свете которой он рассматривал творчество Гоголя. Гоголь, по мнению Григорьева, руководствуясь идеалом христианской любви, обрисовал в лице Акакия Акакиевича и других своих героев «степени падения человечности» «во всем их страшном безобразии», но лишь «для того, чтобы сильнее, божественнее, благодатнее отпечатлелось на них христианское озарение». Достоевский же в «Бедных людях», хотя и «анализирует явления больше, пожалуй, Гоголя» (и притом, в отличие от последнего, «более плачет, нежели смеется»), не только остался чужд религиозному идеалу, но «поклонился» изображаемым им «мелочным личностям», отчего самая его любовь к ним приобрела ложный, «эгоистический» характер. Результатом этого явились опасный уклон к «ложной сентиментальности» и «апотеоза мещанских добродетелей» ( ФВ, 1846, № 9. отд. V, стр. 23–30; ценз. разр. — 30 апреля 1846 г.). Эту идею о полярной противоположности творчества Гоголя и «сентиментального натурализма» его продолжателей, прежде всего молодого Достоевского, Григорьев продолжал последовательно развивать в своих статьях 1840 — начала 1850-х годов (см. ниже, стр. 478, 491–492).