Марьян Беленький - Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку

Его работа не проста —
в молекуле (душе Кащея)
хранится код одной Земли,
где летом плавится асфальт.
А тыщи лет назад уста
одной южанки, не робея,
пить мёд услады так могли,
что шел разряд на сотни ватт!

Куца юбчонка. Белизна
её бедра — на зависть нимфам.
В ладони узкой — бирюзой
сверкает камень из реки.
Ещё не мужняя жена.
Ещё не кровь любви, а лимфа
течёт в груди её шальной,
и шалость кормится с руки.

Она любима. Местный князь,
иль царь, иль бог — её поклонник.
Без обязательств и речей
по древней скифской ворожбе.
На белых скалах знаков вязь
расскажет, как ласкал любовник
её в безмолвии ночей,
расскажет о её судьбе.

Она бедна, а он богат.
Она пастушка, впору фавну.
А он — вельможа, властелин,
легенда на семи ветрах.
Её единокровный брат
таит обиду за неравный
роман. Но может ли один
сразится с тем, чьё имя — Страх?

Меж тем, обычаи страны,
в которой жили и любили
под звёздным небом и цари,
и простолюдинки — одни.
Немногословны и верны,
для всех людей едины были:
сжигались трупы той земли —
и свинопас, и господин.

В далёком космосе судьба
ложится рунами на сервер.
Хранится информаций bit
(один такой — на триллион!).
А жизнь бездушна и груба:
понятно всем, где юг, где север,
где пуп заплатою прикрыт,
а где на шее медальон.

Когда к горе спускалась ночь,
на гребень каменного плато
несли дрова и сена клок
на ритуальные костры.
И поджигали сын и дочь
того, кто был отцом когда-то.
А пепел дождевой поток
смывал в грядущие миры.

На теле камня и горы
виднелись щели с желобами,
что уносили лёгкий прах
на почвы и в долины рек.
Бывают разные миры
на сервере: миры с гробами,
террор, что трупами пропах,
где слаб и жалок человек.

В просторах скифских тишь да гладь
пока царят. Ольха и сосны
растут на пепле, как грибы
и подпирают неба свод.
Хранит покой хмельная рать,
блаженны ночи, утра росны.
Влюблённым кровлею — дубы,
в которых соловей поёт.

Её волос струится шёлк
по загорелых плеч окату.
Его кудрей ложится медь
вокруг желанного лица.
И в отдаленьи сытый волк
из чащи и олень рогатый —
свидетелями. Только смерть
их разлучит. Её венца

ещё не мыслят ни гора,
ни белый камень на вершине,
ни желобок, где летний дождь
ещё не смыл недавний прах.
Великодушна и добра
Скала к влюблённым, что поныне
здесь стелют ложе. Разве ждёшь
от счастья зла и боль, и крах?

Меж тем, свидетелями дней
счастливых были, брата кроме,
завистливых соседей рой,
что из расщелин белых скал
(мудря, кто круче, кто бедней
в приватном проживает доме),
что грезят золотой казной
и кажут хищных ртов оскал.

Не важно, на какой из звёзд,
не видно, на какой планете,
из всех известных аксиом
закон один и суть одна —
уж если ветерок принёс,
что есть богатство в этом свете,
то зло наметит этот дом,
как цель. И вот грядёт война.

Скульптуры слитков золотых
нам кажут лошадей и фуры.
А право золотых волхвов
поставят на кон, как фетиш.
На колесницах боевых
копьём щетинятся фигуры,
и воз награбленных даров
являют миру, как престиж.

Брела война до белых скал,
до скифских золотых владений,
брела, и трупам вороньё
уже выклёвывало глаз.
(На сервере режим упал.
Сегодня там дежурил Гений:
«Опять войнушка? Не моё.»
И не вмешался, и не спас).

Брат, разъярённый за сестру,
за свет любви её свободной,
по долу рыщет. Но судьба
владыку скифского хранит.
И развевает на ветру
подол одежды благородной.
На белом камне желоба
налиты кровью. Враг разбит.

Но где же нимфа? На бедре
чуть виден след копья и яда.
Как-будто спит. Прекрасным смерть
являет бледное чело.
Лежала камнем на горе
любви и глаз его отрада…
(Пришёл дежурный посмотреть,
что на горе произошло).

Софрата высится в лучах
послеобеденного солнца.
Рыдает брат. Безмолвен князь.
Готовят хворост на костёр.
А тонкий лазер в облаках
сквозь туч незримое оконце
на скалах пишет знаков вязь,
что растворяется в веках…

Потом разряд. И гром. И дождь.
Охрана князя вбита в камень.
Телепортирован герой
в фракийский полумрак гробниц.
Наш оператор с князем схож.
На сервере бушует пламень.
Брат героини под горой
свернулся в камень, павши ниц.