Евгений Салиас-де-Турнемир - Четвертое измерение

Чем ближе приближался назначенный день отъезда, тем более Базанов был в нервно веселом настроении духа. Его обыкновенное спокойствие и ровность исчезли. Первый раз в жизни он двигался и говорил быстрее и наконец удивил мать полным согласием взять кое-что съестное на дорогу.

Пелагея Степановна, явившись предложить взять с собой жареного цыпленка и пирог с капустой, была убеждена, что сын отнесется к этому безучастно. К её удивлению Константин весело поблагодарил ее и прибавил:

— Пожалуйста… Это отлично! И экономнее, и вкуснее. А в пирог прибавьте тоже и яиц, как вы всегда это делаете, оно очень вкусно.

В Базанове подобного рода речи имели огромное значение. С тех пор, что он был на свете, Пелагея Степановна ничего подобного от него не слыхала. Еще юношей относился он совершенно равнодушно ко всему, что дадут ему поесть. А тут вдруг он поблагодарил, да еще попросил прибавить в капусту яиц.

«Удивительно! — думала Пелагея Степановна. — Стало-быть сыночек находится в особом душевном состоянии. Хорошо кабы он вернулся от этого сочинителя совершенно изменившись. Почему знать, может-быть, этот философ его — человек разсудительный».

Наконец, наступил день отъезда. Константин весело простился с матерью, снова обещал не задержаться в Москве и быть домой не позже, как через две недели.

В ясный августовский день Базанов очутился среди Москвы. Найти по адресу Заквашина было немудрено. Молодой человек зашел в один из главных книжных магазинов и тотчас же знал, куда отправляться. Он почему-то ожидал, что ему назовут одну из больших, московских улиц, а ему дали оригинальный адрес. На первый раз для непривычного уха странным показались, название: Сивцев Вражек и Криво-Никольский переулок.

Около полудня Базанов среди небольших деревянных домов нашел домик, несколько похожий на его собственный. Только садика не было при нем и двор был гораздо грязнее. Толстый дворник, сонный, или полупьяный, указал ему третий подъезд во дворе.

— Вон там, где собачище-то сидит! — прибавил он..

— Да она не укусит? — спросил Базанов.

— Зачем ей кусаться! За это штраф полагается.

— А ей это известно? — пошутил Базанов.

Дворник дико поглядел на него и отвернулся, почуяв в словах господина что-то как будто обидное.

Базанов прошел на покосившееся крылечко. Дверь была заперта, а сбоку висел железный прут без рукоятки, которая, очевидно, давно отвалилась и затерялась. На его звонок, повторенный три раза с большими интервалами ради вежливости, маслянистая и лохматая фигура бабы высунулась в окно и крикнула:

— Вам чего?

— Здесь ли живет Иван Кондратьич Заквашин?

— Здеся. Вам что?

— Видеть г. Заквашина.

Баба ничего не ответила. И снова в домике наступила тишина. Наконец, за дверью раздались медленные шаги. Дверь отворилась.

— Вам кого? — спросила другая женщина с засученным подолом за пояс, с голыми ногами почти по колена и с мокрыми руками. Она, очевидно, оторвалась от дела.

— Ивана Кондратьича Заквашина, — повторил Базанов.

— Здеся. Вам стало-быть — их?

— Их.

— Ладно!

Женщина поднялась по лестнице. Базанов последовал за ней и очутился в маленькой темной передней. В отворенные настежь двери была видна небольшая комната в роде столовой. Почти в самых дверях стояло ведро с грязною водой, лежала на полу черно-сизая тряпка, а весь пол столовой лоснился свежевымытый.

Женщина ототкнула подол, вытерла об него руки и, бережно, на цыпочках пошла по мокрому полу. Базанов, стоя в передней, глядел на ведро с мыльно-грязною водой и думал:

«Как это странно?.. С какого черта я вообразил, что он живет в великолепном доме, чуть не с ливрейными лакеями. Нет, не пришло еще то время, когда авторы подобных книг будут жить в роскоши. Кто-то такой из гениальных музыкантов умер с голоду?.. Забыл имя… Впрочем настоящее имя нетрудно запомнить… Имя таковым: „легион“».

Между тем прошло около пята минут, которые в подобных случаях кажутся, по крайней мере, получасом. Женщина вернулась уже с несколько оробелым видом и подозрительным взглядом смерила Базанова с головы до пят.

— Барин спрашивает, — выговорила она, — вы кто такие будете и что вам надо?

— Доложите Ивану Кондратьичу: кандидат Харьковского университета Базанов.

Баба скосила на сторону голову, точь-в-точь, как иногда легавая собака присматривается к ползущей на полу мухе. Очевидно, она соображала и не понимала.

— Ну, скажите просто: кандидат Базанов.

Женщина двинулась, но молодой человек просто почувствовал, что она слов не поняла и не запомнит. Даже в движении её босых ног видно было, что ни «кандидат» ни «Базанов» не остались в её голове.

— Послушайте, скажите. Студентов вы видали? Знаете? Ну, так скажите: бывший студент, а фамилия Базанов.

— Вот это точно… Сейчас! — отозвалась женщина и снова исчезла.

На этот раз тотчас же раздались шаги, но уже не косых ног, а звук шарканья по полу, и пред Базановым очутился пожилой человек маленького роста, худощавый, но державшийся особенно прямо. Он был слегка лыс, тщательно выбрит, а на большом носу торчали золотые очки, скрывавшие маленькие серые глаза. Остановившись около ведра и тряпки, появившийся отрывисто и сухо произнес:

— Что вам угодно?

— Я — кандидат Харьковского университета Базанов, несколько конфузливо выговорил молодой человек. — Я читал ваше сочинение, и с тех пор мне желалось… мне мечталось… Я очень желал иметь честь вас видеть… Имя Заквашина для меня стало теперь…

Базанов запнулся и не знал что сказать, настолько угрюмо глядел на него автор боготворимой им книги.

— Изволите видеть, теперь мне, собственно, не время. Да вот и сами видите, тут вон…

Он показал рукой на мокрый пол.

— Прямо со двора! След лягет! — произнес вдруг голос за спиной Базанова.

— Молчи, дура! — не громко, но резко выговорил Заквашин. — Я очень рад, — прибавил он молодому человеку, хотя интонация голоса ясно говорила: «провались ты в преисподнюю!» — Еслибы вы в иное время… Не знаю когда… Я очень занят. Да вы извините. — Что, собственно, вам угодно?

Базанов почему-то совершенно смутился. И вдруг ему показалось, что он ошибся, что произошло какое-то недоразумение. Он готов был спросить у стоящего пред ним, он ли Иван Кондратьич Заквашин, и не ошибся ли он, Базанов, улицей или домом.

Но вместе с тем внутреннее чувство, или воображение говорило ему, что он не адресом ошибся. Он ошибся: не только улицей, а может-быть даже и городом, а может-быть даже ошибся и страной. Автор книги живет в каком-то огромном красивом городе, на великолепной улице, в раззолоченном дворце. Да и сам он высокий, красивый, статный, с каким-то сиянием вокруг головы… Вот точь-в-точь как пишут лики святых. А вот тут стоит, среди мокрого пола, около грязного ведра с помоями, какой-то заморыш, который гнусит… И этот человек лицом своим, голосом, глазами, мигающими из-за очков, будто говорит ему, Базанову: