Людмила Шаховская - Жребий брошен

Кого любит веселая Беланда? Кого предпочло игривое сердечко этой прелестной блондинки, грациозной, как кошечка, и хитрой, как змейка? – Антоний разведал и это.

Беланда любить может всех добрых людей; влюбиться не способна ни в кого. Беланда слишком аккуратна, практична, рассудительна, чтобы сделать какую-нибудь глупость. Она постоянно обо всем советуется со своим отцом и поступает по его воле; ее отец Друз похож на галльский дуб, что значило его имя, – он тверд, как дуб, в своих убеждениях и ничто на свете не собьет его с раз принятой дороги, а его убеждения состояли в том, что дочь должна вести жизнь честную, несмотря на свой опасный промысел маркитантки.

И Беланда была честной девушкой, недоступной никаким соблазнам и подкупам.

Ее игривость и услужливость обворожили многих и среди прочих Меттия.

Чтобы разведать, насколько этот человек доступен увлечению, Антоний однажды напоил его и подзадорил, задев его самолюбие как племянника богатого дядюшки.

Меттий, не протрезвившись, отправился прямо к Беланде и после самых хвастливых, вычурных чувствоизлияний предложил очаровательной маркитантке свою руку и сердце для законного супружества.

Беланда ответила на предложение своего обожателя советом облить голову холодной водой и проспаться, а затем хотела уйти от него к другим гостям своей таверны, требовавшим то вина, то пива, то кушанья. Ей было недосуг выслушивать чепуху от пьяного декуриона. Меттий догнал ее и стал сулить все блага земные, а когда это не подействовало, – он обругал и прибил красавицу, что повело к общей драке в таверне, потому что одни посетители приняли его сторону, а другие стали защищать маркитантку.

Самолюбие Меттия сильно было польщено расположением Антония, поэтому и весьма естественно, что он подпал сразу под его влияние.

Встретив будто случайно после этой катастрофы десятника на улице, легат посоветовал ему попробовать в отношении Беланды последнее средство: возбудить ее ревность ухаживанием за другой девушкой, на которой можно жениться.

Меттий послушался и по совету Антония расставил сети Адэлле.

Что за особа Адэлла? Легат-интриган разведал и это: Адэлла на Беланду ничуть не похожа душой, как и наружностью. Дивная красавица-брюнетка, она напоминала Антонию римскую Цитерис, только была гораздо сдержаннее знаменитой танцовщицы в своих шалостях. Адэлла – существо таинственное, у нее ничего не разведать прямым путем. Репутация ее нравственности была темна, как и ее происхождение. Не было у Адэллы ни родных, ни друзей в Женеве; явилась она сюда неизвестно откуда.

Фабий любил ее со всем жаром своего сердца, любил безрассудно, и готов был бросить к ее ногам последние остатки родительских денег, полученных от отца на дорогу с угрозой, что это уже последний дар ветреному моту.

Предложение супружества со стороны богатого декуриона пришлось по сердцу бездомной девушке, но она не дала сразу своего согласия, обещая подумать, чем еще больше подзадорила самолюбивого человека отомстить Беланде за ее холодность женитьбой на ее сопернице по торговле.

Стоило Антонию шепнуть слово безумно влюбленному сотнику, и со стороны Фабия разразился взрыв ревности, всяких клятв и проклятий… Веселый Воробей попал в силки, расставленные для него интриганом.

На предложение Меттия со стороны Адэллы скоро последовал отказ, а Фабий был весел как никогда. Что этому было причиной – знали только три человека во всей армии; одним из них был принцепс Валерий, имевший право заключать и расторгать браки подчиненных ему аллоброгов.

День клонился к вечеру. Валерий сидел в своей квартире, упражняясь с Меттием в галльских разговорах.

– Если справедливо все, что говорили тебе аллоброги, то нравы дикарей за Роной ужасны! – сказал Меттий.

– Невольно поверишь, слыша ото всех одно и то же, – отозвался Валерий, – ужаснее всего, по моему мнению, у них клятва друзей-сольдуриев. Уверяют, что войска, составленные из таких людей, непобедимы. Каждая чета друзей смешивает и пьет свою кровь, пролитую из правой руки над могилой героя, произнося ужасные клятвы, а потом делит между собой решительно все, что бы ни удалось приобрести в течение всей жизни.

– Делить все… я не совсем понимаю это выражение. Есть предметы, которых не разделишь, например жена.

– Породнившиеся друг с другом сольдурии имеют общих жен и детей, как и все прочее, даже общую смерть. Если один умрет, то обязан умереть и другой.

Кроме этого, у дикарей есть много других варварских обычаев. Редкий пир у них кончается без драки, потому что они по большей части заносчивые хвастуны. В религии преобладает поклонение Вулкану, которого они зовут Камулом. Все у них очищается огнем, а не водой. Они прыгают через костры в праздники очищения вместо употребления святой воды (aqua lustralis); все нечистое и преступное сжигают, сжигают и пленных живыми в честь Камула.

Громкий хохот прервал эту беседу. В окошко впрыгнул Фабий.

– Болтают оба, точно сороки, а что болтают, даже подслушать нельзя, – сказал он, подсаживаясь к Валерию на скамью.

– Принцепс аллоброгов обязан знать язык своих подчиненных, а Цезарю нужны не одни герои, как ты, но и честные переводчики, – отозвался Валерий, – наемник может умышленно исказить перевод. Чтобы побеждать, надо знать, с кем воюешь. Войны начинаются мечами, а кончаются договорами. Как же ты-то сам будешь говорить без переводчика с вергобретами, которых мечтаешь взять в плен?

– Как говорил Церинт с Беландой. Ха, ха, ха! Он ей про мешок, а она ему про лавку. Ха, ха, ха!

– Не одни герои нужны Цезарю… Нужны ему и люди мира, дипломатии.

– Если у меня когда-нибудь выйдет с дикарем путаница, как у Церинта с Беландой, то я ему попросту голову отхвачу мечом.

– Не много же ты наберешь заложников и союзников при таком способе ведения войны!

– Что ты все киснешь, Валерий, в этой лачужке за галльской тарабарщиной?! Хоть бы ты, принцепс, сделал смотр гарнизону! И сам развлекся бы, и нас бы потешил. Ты совсем переменился со времени твоей ссоры с Клодием из-за бедной девочки. Бывало, ты стремился воевать не меньше, чем я, а теперь все толкуешь о мире. Неужели латиклава или синтезис нравятся тебе больше панциря?

– Латиклава или панцирь, для меня все равно, лишь бы не жить праздно.

– После смерти Летиции ты твердил, что желаешь смерти в битве, а теперь готов променять меч на тростниковую палочку писателя, а вражью кровь – на чернила, как трус, дрожащий за лишний год жизни.

– Твои слова, Фабий, не оскорбительны… от тебя ничто не оскорбительно, Веселый Воробей. Ты знаешь, что я не трус.

– А ни одного аллоброга не вызвал на кулачный бой.