Аркадий Аверченко - Собрание сочинений в 13 томах. Том 6. О маленьких-для больших

— Пись…

— Мо?!.

— В ре…

— Дак…

— Цию?!.

— Ну, да. Что же вас так удивляет? Разве это не принято?

Сердце редактора забилось шибко-шибко… Он потихоньку прижал его рукой. И подумал:

•«Где я нахожусь? В России или во Франции? Может быть, я француз?».

И с сомнением шепнул секретарю:

— Парле ву франсе?

— Вуй.

— Кескесе са?

— Черт его знает. Не понимаю.

— Вот это ваша редакция и есть? — общительно спросил министр.

— Нет, ваше превосходительство… Это площадка только. А редакция там. Милости прошу.

Вошли в кабинет.

— Чаю, ваше превосходительство?

— Не откажусь. А это кто там в углу лежит?

— Так, сотрудничек один. Мертвый.

В это время мертвец пошевелился, сбросил с живота некролог, который его товарищ уже дописывал, встал и сказал загробным голосом:

— Ка-ак? Сам министр у нас в редакции, да чтобы я его не проинтервьюировал?! Да где же это видано? Да никогда же этого не будет! Ваше превосходительство! Имею честь кланяться! В качестве представителя от газеты «Петроградская Чернильница» осмелюсь обратиться к вам с несколькими вопросами. Как вы смотрите, ваше превосходительство, на роль банков в форсировании цен на продукты первой необхо…

Все почувствовали некоторую неловкость, но секретарь нашелся.

— Чудак этот Оськин, — тихо сказал он за спиной репортера. — Топчется тут, в то время, как в Гостином колоссальный пожар…

Оськин застонал, схватился за голову и убежал.

— Значит, это вот она, редакция, и есть? — с любопытством, оглядываясь, спросил министр.

— Да. Впрочем, там еще комнаты… другие.

— А этот шкаф зачем? Наверное для хранения бомб?

— Каких бомб?!!

— Ну, тех, которые бросают…

— Что вы, ваше превосходительство! Зачем же их бросать? Разве можно.

— Чудеса! Неужели, нет ни одной бомбы? Мне передавали, что в каждой редакции есть…

— Ваше превосходительство! Дробинки не держим, не то, что…

— Да что вы! Верю, верю. Привык верить голосу независимой печати. А мне передавали… Гм!.. Как мы, все-таки, мало знаем Россию… А это все сотрудники?

— Сотрудники, ваше превосходительство. Позвольте представить.

— Здравствуйте, господа. Очень рад. Как поживаете?

— Так себе, — сказал фельетонист. — Цензура жмет.

— Да, да, — грустно покачал головой министр. — Ах, уж эта цензура. Что и говорить… А где здесь Леонид Андреев?

— Его нет. Он у нас не работает.

— Хороший писатель. А Толстой-то… умер?

— Лев? Умер.

— Да, да. Грустно.

Помолчали.

— А я к вам, собственно, по делу. Разговаривал я, изволите видеть, на днях с Савенкой, и он, передавая в газеты нашу беседу, немного перепутал. Нельзя ли поместить мое письмо в редакцию с исправлением неточности…

Он вынул из кармана письмо и положил его на стол.

Сразу все повеселели. Лед был проломлен, и на всех подуло свежим весенним ветром.

Секретарь взял письмо, просмотрел его и кивнул головой.

— Хорошо. Собственноручно писали?

— Да. Сам.

— Хорошо, коллега. Напечатаем. Конечно, корпусом?

— Чем?

— Корпусом.

— Ка… ким корпусом?

— Может, эльзевир хотите?..

— Ну… Хорошо… пусть. Я уж пойду.

— Куда же вы? Еще стаканчик.

— Не много ли будет?……………………………

И хотя день был мрачный, осенний, пасмурный, но многообещающее солнце разливало свои сверкающие лучи по скромному редакторскому кабинету и многообещающие весенние птицы щебетали из темных углов вовсю.

Некоторая аналогия Казн Кшечковского с рождественским замерзающим мальчиком дает возможность автору пренебречь даже такими, казалось бы, важными противоречиями, как те, что: 1) Мальчику Казе было уже 26 лет…

2) Дело происходило не под Рождество, а в июне месяце…

3) Стоял не 20-градусный мороз, а, наоборот, 28-градусная жара.

Кроме же этих трех пунктов, судьба Казн Кшечковского очень напоминает судьбу бесприютного, замерзавшего и спасенного малютки.

Новоиспеченный помещик Кудкудахтов сидел на террасе помещичьего дома, утирал с лица обильный пот и думал:

— Черт его знает, какая это сложная вещь, сельское хозяйство! Без управляющего так и не знаешь толком — косить ли сейчас или сеять, молотить или боронить… А то еще есть слово «сковородить»!.. Черт его знает, что оно значит? Чрезвычайно жалко, что старый управляющий ушел сейчас же после смерти дяди. Вот теперь и приходится перед арендаторами, кучерами и разными мужиками корчить из себя понимающего человека. Нет, заведу управляющего. Хорошо это будет и стильно: утром сижу я у окна в халате, с трубкой в зубах, пью кофе. Приходит управляющий, степенно кланяется мне в пояс и останавливается скромно у притолоки. «Ну, что, Евстигнеич, как наши дела?» — спрошу я его. — «Да все как будто хорошо, Михал Миколаич… Кочевряжинские луга все, почитай, засковородили, а нынче овсы боронить учнем… Дал бы Бог только вёдро». — «Даст Бог и вёдро» — солидно замечу я. — «А что, кучер Игнашка все пьет?» — «Пьет, барин Михал Миколаич. Пьет, подлец. Выгнать бы его следовало…» — «Выгони, Евстигнеич, дело хорошее», — говорю я, попыхивая трубкой…

Занятый такими мыслями, Кудкудахтов и не заметил, как во двор вошел молодой человек в песочного цвета костюмчике, лаковых полусапожках и сиреневом галстуке с красными крапинками… В руках у него был прехорошенький хлыстик.

Он остановился в двух шагах от Кудкудахтова и, сняв соломенную шляпу-канотье, изящно раскланялся:

— Имею честь пожелать доброго здоровья.

— Здравствуйте, — приветствовал его и Кудкудахтов. — А чем могу вам служить?

— Скажите, не вы ли будете хозяином этого прекрасного поместья?

— Я. Как же! Я самый и есть.

— Так у меня к вам есть всенижайшая просьба. Это не ваш лес, вон там, виднеется за дорогой?

— Мой, мой.

— Не разрешите ли вы мне прогуляться в этом прекрасном лесу? В воздухе стоит такая жара, что хочется хоть на полчаса окунуться в прохладную сень дремучих деревьев.

— Ну, какие же могут быть вопросы, молодой человек. Да гуляйте себе хоть целый день.

Молодой человек снова раскланялся, взмахнул хлыстом, будто поощрив самого себя к ходьбе, и бодро зашагал по направлению к лесу…

Это и был рождественский мальчик Казя Кшечковский.

Было уже часов шесть вечера, когда Казя Кшечковский снова очутился перед террасой, на которой новоиспеченный помещик Кудкудахтов пил вечерний чай.