Григорий Сковорода - Наставления бродячего философа [Полное собрание текстов]

Здесь авторы нарицаются женами, соткавшими библейные свитки разных полотен. В Илии тоже нам нужды нет. Но сия тень нечтось ведет лучше себя. Да там и написано так: «Разумеешь ли, как Илия поднялся?..»

Будто за ухо схватив, догадываться велит, что в сих враках, как в шелухе, закрылось семя истины. А сие и мальчик разумеет: «Взят был Илия вихрем…» Что ж есть сие? Ответ: се есть слово Божие – не человеческое и не о человеке. Илия есть тень того: «Ходящий на крыле ветряном». А колесница и конница чья? Израилева? Никак! Колесница Божия, а конница его ж. Иаков же, так как и Илия, есть слабая тень того: «Поднял вас, как на крыльях орлих, и привел вас к себе».

Сей на всех их, как на апостолах и на своих ангелах, ездит, и не Симеон его, но вечный Симеона и всех их, как ветошь свою, носит.

Являясь, истина по лицу фигур своих, будто ездит по ним. А они, возвышаясь в тонкий божества разум, будто берутся из земли и, достигнув к своему началу с Иорданом, потом отпадают, как после плодов листья, в прежнее тлени своей место с Давидом: «Ослабь меня, да почию прежде даже…»

И сие-то есть: «Преобразит тело смирения нашего». Истина, возвышая Илию, преобразует и всех их. В сию гавань желает душа Давидова, и в сем безопасном месте намерен, как олень, отложить рога свои. «Кто даст мне крылья?..»

Достиг же к точке, опять в ничтожность свою возвращается. «Прежде даже не отойду и к тому не буду».

Презирающий сокровенную во лжи библейной истину подался к стороне безбожников, а гоняющий ветры и насыщающийся ложью есть суевер, ползущий и грязь со змием едящий. Тот нагл и недогадлив, а сей глуп и гнусен. Благороднее есть презреть, нежели около опреснока жевать тряпицу. Если кто отворил начальную дверь сию: «Вначале сотворил Бог небо и землю».

Легко может входить и в прочие сих книг обители. Кажется, дверь сия открыта для каждого, но сию мысль опровергает слово Петра: «Таится бо сие от них, как небеса были исперва», сиречь что значит: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Каждая почти здесь сентенция не вкусна, поколь не приложит своей к ней силы рука, у Даниила по верху стены, а у евангелиста по земле пишущая. И всякая мысль подло, как змий по земле, ползет. Но есть в ней око голубицы, взирающей выше потопных вод на прекрасную ипостась истины. Словом, вся сия дрянь дышит Богом и вечностью, и дух Божий носится над всею сею лужею и ложью. Я в сей книжечке представляю опыты, каким образом входить можно в точный сих книг разум. Писал я ее, забавляя праздность и прогоняя скуку, а вашему высокородию подношу не столько для любопытства, сколько ради засвидетельствования благодарного моего сердца за многие милости ваши наподобие частых древесных ветвей, прохладною тенью праздность мою успокаивающие, так что и мне можно сказать с Мароновым пастухом: «Deus nobis haec otia faecit» [183] Deus nobis haec otia fecit – Бог нам спокойствие это доставил: стих 6 из 1-й эклоги «Буколик» великого римского поэта Публия Вергилия Марона (70–19 до н. э.). .

Высокомилостивый государь,

вашего высокородия всепокорнейший

и многоодолженный слуга,

студент Григорий Сковорода

«Ты кто?» И говорит им Иисус: «Начало» (Евангелие от Иоанна, гл. 8).

«Благая мудрость… Еще больше видящим солнце» (Премудрости Соломона).

«Благая ярость лучше смеха. И в злобе лица ублажится сердце» (Премудрости Соломона).

«Начало Сиону дам…» (Исайя).

«Испытайте писаний… Та суть, свидетельствующая обо мне» (Евангелие от Иоанна).

«Не на лица смотря судите…» (Евангелие от Иоанна, гл. 5).

Слово к Богу.

«A te principium, tibi desinat», то есть: «Ты и от тебя начало исходит; к тебе ж оно и конец свой приводит».

Пустынник обитал в глубоком уединении. Он каждый день при восхождении солнца всходил в пространный сад. В саду жила прекрасная и чересчур смирная птица. Он любопытно взирал на чудные свойства оной птицы, веселился, ловил и тем нечувствительно проводил время. Птица, нарочно близко садясь, куражила ловлю его и казалась тысячу раз быть в руках, но не мог ее никогда поймать. «Не тужи о сем, друг мой, – сказала птица, – что поймать не можешь. Ты станешь век меня ловить на то, чтоб никогда не уловить, а только забавляться». Когда-то приходит к нему друг его. По приветствии завелась дружеская беседа. «Скажи мне, – спрашивает гость, – чем ты в дремучей твоей пустыне забавляешься? Я бы в ней умер от скуки…» Но пустынник: «Скажи-де ты прежде, что тебя веселит в общежительстве? Я бы в нем умер от грусти…» – «Моих забав три родника, – гость отвечал, – 1) оказываю по силе домашним моим и чужим благодеяния; 2) хорошее благосостояние здоровья; 3) приятность дружеского общежительства…» – «А я, – сказал пустынник, – имею две забавы: птицу и начало. Я птицу всегда ловлю, но никогда не могу ее поймать. Я имею шелковых тысячу и один фигурных узлов. Ищу в них начала и никогда развязать не могу…»

«Мне твои забавы, – говорит гость, – кажутся детскими. Но если они невинны, а тебя веселить сродны, я тебе прощаю». И оставил друга с забавным его началом.

Божественные мистагоги, или тайноводители, приписывают начало единственно только Богу. Да оно и есть так точно, если осмотреться… Начало точное есть то, что прежде себя ничего не имело. А как вся тварь родится и исчезает, так, конечно, нечтось прежде ее было и после нее остается. Итак, ничто началом и концом быть не может. Начало и конец есть то же, что Бог, или вечность. Ничего нет ни прежде нее, ни после. нее. Все в неограниченных своих недрах вмещает. И не ей что-либо, но она всему начало и конец. Начало и конец есть, по мнению их, то же. И точно так есть, если рассудить. Вечность не начинаемое свое и после всего остающееся пространство даже до того простирает, чтоб ей и предварять все-на-все [184]. В ней так, как в кольце: первая и последняя точка есть та же, и, где началось, там же и кончилось.

В самих тварях сие можно приметить: что тогда, когда сгнивает старое на ниве зерно, выходит из него новая зелень и согнитие старого есть рождение нового, дабы, где падение, тут же присутствовало и возобновление, свидетельствующее о премудром ее и всесохраняющем миростроительстве.

Во всяких же веществах для любопытного зрителя премилосердная сия мать, почти осязаемая, но не понимаемая, подобна смирной, но не уловляемой птице.

Сие правдивое начало везде живет. По сему оно не часть и не состоит из частей, но целое и твердое, затем и неразоряемое, с места на место не преходящее, но единое, безмерное и надежное. А как везде, так и всегда есть. Все предваряет и заключает, само ни предваряемое, ни заключаемое. Сим началом благословляется Асир, сын Иакова. «Покроет тебя Божие начало».