Федор Достоевский - Бесы - английский и русский параллельные тексты

Such is the force of imagination! Какова же после этого сила собственного воображения! All his life he sincerely believed that in certain spheres he was a constant cause of apprehension, that every step he took was watched and noted, and that each one of the three governors who succeeded one another during twenty years in our province came with special and uneasy ideas concerning him, which had, by higher powers, been impressed upon each before everything else, on receiving the appointment. Он искренно сам верил всю свою жизнь, что в некоторых сферах его постоянно опасаются, что шаги его беспрерывно известны и сочтены и что каждый из трех сменившихся у нас в последние двадцать лет губернаторов, въезжая править губернией, уже привозил с собою некоторую особую и хлопотливую о нем мысль, внушенную ему свыше и прежде всего, при сдаче губернии. Had anyone assured the honest man on the most irrefutable grounds that he had nothing to be afraid of, he would certainly have been offended. Уверь кто-нибудь тогда честнейшего Степана Трофимовича неопровержимыми доказательствами, что ему вовсе нечего опасаться, и он бы непременно обиделся. Yet Stepan Trofimovitch was a most intelligent and gifted man, even, so to say, a man of science, though indeed, in science... well, in fact he had not done such great things in science. I believe indeed he had done nothing at all. А между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке... ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего. But that's very often the case, of course, with men of science among us in Russia. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается. He came back from abroad and was brilliant in the capacity of lecturer at the university, towards the end of the forties. Он воротился из-за границы и блеснул в виде лектора на кафедре университета уже в самом конце сороковых годов.

He only had time to deliver a few lectures, I believe they were about the Arabs; he maintained, too, a brilliant thesis on the political and Hanseatic importance of the German town Hanau, of which there was promise in the epoch between 1413 and 1428, and on the special and obscure reasons why that promise was never fulfilled.	Успел же прочесть всего только несколько лекций, и, кажется, об аравитянах; успел тоже защитить блестящую диссертацию о возникавшем было гражданском и ганзеатическом значении немецкого городка Ганау, в эпоху между 1413 и 1428 годами, а вместе с тем и о тех особенных и неясных причинах, почему значение это вовсе не состоялось.
This dissertation was a cruel and skilful thrust at the Slavophils of the day, and at once made him numerous and irreconcilable enemies among them.	Диссертация эта ловко и больно уколола тогдашних славянофилов и разом доставила ему между ними многочисленных и разъяренных врагов.
Later on-after he had lost his post as lecturer, however-he published (by way of revenge, so to say, and to show them what a man they had lost) in a progressive monthly review, which translated Dickens and advocated the views of George Sand, the beginning of a very profound investigation into the causes, I believe, of the extraordinary moral nobility of certain knights at a certain epoch or something of that nature.	Потом - впрочем, уже после потери кафедры - он успел напечатать (так сказать, в виде отместки и чтоб указать, кого они потеряли) в ежемесячном и прогрессивном журнале, переводившем из Диккенса и проповедовавшем Жорж Занда, начало одного глубочайшего исследования -кажется, о причинах необычайного нравственного благородства каких-то рыцарей в какую-то эпоху или что-то в этом роде.
Some lofty and exceptionally noble idea was maintained in it, anyway.	По крайней мере проводилась какая-то высшая и необыкновенно благородная мысль.
It was said afterwards that the continuation was hurriedly forbidden and even that the progressive review had to suffer for having printed the first part.	Говорили потом, что продолжение исследования было поспешно запрещено и что даже прогрессивный журнал пострадал за напечатанную первую половину.
That may very well have been so, for what was not possible in those days?	Очень могло это быть, потому что чего тогда не было?
Though, in this case, it is more likely that there was nothing of the kind, and that the author himself was too lazy to conclude his essay.	Но в данном случае вероятнее, что ничего не было и что автор сам поленился докончить исследование.
He cut short his lectures on the Arabs because, somehow and by someone (probably one of his reactionary enemies) a letter had been seized giving an account of certain circumstances, in consequence of which someone had demanded an explanation from him.	Прекратил же он свои лекции об аравитянах потому, что перехвачено было как-то и кем-то (очевидно, из ретроградных врагов его) письмо к кому-то с изложением каких-то "обстоятельств", вследствие чего кто-то потребовал от него каких-то объяснений.
I don't know whether the story is true, but it was asserted that at the same time there was discovered in Petersburg a vast, unnatural, and illegal conspiracy of thirty people which almost shook society to its foundations.	Не знаю, верно ли, но утверждали еще, что в Петербурге было отыскано в то же самое время какое-то громадное, противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание.
It was said that they were positively on the point of translating Fourier.	Г оворили, что будто бы они собирались переводить самого Фурье.

As though of design a poem of Stepan Trofimovitch's was seized in Moscow at that very time, though it had been written six years before in Berlin in his earliest youth, and manuscript copies had been passed round a circle consisting of two poetical amateurs and one student.	Как нарочно, в то же самое время в Москве схвачена была и поэма Степана Трофимовича, написанная им еще лет шесть до сего, в Берлине, в самой первой его молодости, и ходившая по рукам, в списках, между двумя любителями и у одного студента.
This poem is lying now on my table. No longer ago than last year I received a recent copy in his own handwriting from Stepan Trofimovitch himself, signed by him, and bound in a splendid red leather binding.	Эта поэма лежит теперь и у меня в столе; я получил ее, не далее как прошлого года, в собственноручном, весьма недавнем списке, от самого Степана Трофимовича, с его надписью и в великолепном красном сафьянном переплете.
It is not without poetic merit, however, and even a certain talent. It's strange, but in those days (or to be more exact, in the thirties) people were constantly composing in that style.	Впрочем, она не без поэзии и даже не без некоторого таланта; странная, но тогда (то есть, вернее, в тридцатых годах) в этом роде часто пописывали.
I find it difficult to describe the subject, for I really do not understand it.	Рассказать же сюжет затрудняюсь, ибо, по правде, ничего в нем не понимаю.
It is some sort of an allegory in lyrical-dramatic form, recalling the second part of Faust.	Это какая-то аллегория, в лирико-драматической форме и напоминающая вторую часть "Фауста".
The scene opens with a chorus of women, followed by a chorus of men, then a chorus of incorporeal powers of some sort, and at the end of all a chorus of spirits not yet living but very eager to come to life.	Сцена открывается хором женщин, потом хором мужчин, потом каких-то сил, и в конце всего хором душ, еще не живших, но которым очень бы хотелось пожить.
All these choruses sing about something very indefinite, for the most part about somebody's curse, but with a tinge of the higher humour.	Все эти хоры поют о чем-то очень неопределенном, большею частию о чьем-то проклятии, но с оттенком высшего юмора.
But the scene is suddenly changed.	Но сцена вдруг переменяется, и наступает какой-то
There begins a sort of "festival of life" at which even insects sing, a tortoise comes on the scene with certain sacramental Latin words, and even, if I remember aright, a mineral sings about something that is a quite inanimate object.	"Праздник жизни", на котором поют даже насекомые, является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами, и даже, если припомню, пропел о чем-то один минерал, то есть предмет уже вовсе неодушевленный.
In fact, they all sing continually, or if they converse, it is simply to abuse one another vaguely, but again with a tinge of higher meaning.	Вообще же все поют беспрерывно, а если разговаривают, то как-то неопределенно бранятся, но опять-таки с оттенком высшего значения.
At last the scene is changed again; a wilderness appears, and among the rocks there wanders a civilized young man who picks and sucks certain herbs. Asked by a fairy why he sucks these herbs, he answers that, conscious of a superfluity of life in himself, he seeks forgetfulness, and finds it in the juice of these herbs, but that his great desire is to lose his reason at once (a desire possibly superfluous).	Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а между утесами бродит один цивилизованный молодой человек, который срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы? - ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его в соке этих трав; но что главное желание его - поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее).
Then a youth of indescribable beauty rides in on a black steed, and an immense multitude of all nations follow him.	Затем вдруг въезжает неописанной красоты юноша на черном коне, и за ним следует ужасное множество всех народов.

Читать дальше