В Розанов - Опавшие листья (Короб второй)

Брак д. б. не наряден, безлюбовен и даже бесплотен: но только очень доходен.

(в театре с детьми) (на афише).

* * *

"Любите врагов ваших*. Благословляйте клянущих вас"...

- Не могу. Флюс болит.

(в подъезде театра, выходя).

* * *

- "Ты уж теперь не испытываешь счастья. Так вспоминаешь прошлое".

(мама, прочтя в "Смертном"*отрывок

об Иване Павловиче и "всем деле" в Ельце).

* * *

Мамочка - нравственный гений, вот в чем дело. И от этого так привязался и такая зависимость.

(после ее рассказа о своем рассказе докторам,

от чего сердцебиение и приведший их

в растерянность внезапный упадок сил).

- Так ли ты им рассказала, как мне? - спросил я, пораженный ясностью и отчетливостью.

-Так!

Доктор (проф.) встал и, радостно хлопая по плечу, сказал:

- Смотрите, она живет, а не рассказывает: и всякое слово вынимает у нее силы.

Оттого Сиротинин, пять лет назад, и определил болезнь:

- Усталое сердце.

Так меня поразил этот термин. Никогда не слыхал. И не предполагал болезни (бытия таких болезней).

"Устало" же сердце потому, что 19 лет на моих глазах, а в сущности с 14-ти лет (первая ее любовь), она уже "влагала все сердце" (в людей, в свои поступки, в отношения свои к людям).

* * *

Допиваю 1-11/2 стакана кофе. Отшвыриваю газеты - и энергично:

- В церковь!

- В церковь, Василий Васильевич, опоздали. Двенадцатый час (Домна Васильевна). - "Двенадцатый час!!! Все равно - Александр Свирский (Николаевская) под боком". Подымаюсь. Там звучит "Верую".

Не слушаю. "Ну ее, византийское богословие". И вдруг слух поражается:

"Чаю воскресения мертвых"*... Обернулся к ящику со свечами:

- Дайте 2 свечки на канун. И одну - к празднику (именины).

(4 декабря 1912г.).

* * *

Никогда не видал старушку. Пишет 4-го декабря, в день Великомученицы Варвары:

..."В такой дорогой для вас день хочется мне поздравить вас, пожелать всего самого лучшего вашей дорогой Именин-нице-"Другу" и всей вашей семье.

Вовсе не хочу беспокоить Вас перепиской, но не могу не сказать, какое огромное удовольствие доставили мне "Киреевские"* и маленькая заметка о Виллари*! On en mangerait avec delice!1 Гиметский мед*. Будьте здоровы, всего вам хорошего, уважающая вас С. Щ-на.

P.S. Дочь моя, с месяц тому назад, была в Киеве и вынимала за вас всех просфору в Михайловском монастыре!*"

В Михайловском монастыре лежат мощи Великомученицы Варвары: где и я молился, и горячо молился, и там же молилась - памятно и многозначительно Александра Адриановна Руднева, 49 лет тому назад.

Вот для таких старушек, как эта "С. Щ-на", я и пишу свою литературу. А юных читателей мне совсем не нужно. Я сам старик (57 л.) и хочу быть со стариками.

1 С наслаждением вкушала (франц.).

* * *

Средний возраст человека, от 30 (даже от 24-х) лет до 45-ти, я называю физическим.

Тут все понятно, рационально. Идет работа. Идет служба. "День за днем", "оглянуться некогда".

Механика. В которой не вспоминают и не предчувствуют.

Никогда не имел интереса к этому возрасту и не любил людей этого возраста.

Но я имел безумную влюбчивость в стариков и детей.

Это - метафизический возраст. Он полон интереса и значительности. Тут чувствуется "Аид" и "Небо". Чувствуются "мойры"*.

(6 декабря 1912г.).

* * *

Штунда* - это мечта "переработавшись в немца" стать если не "святою" таковая мечта потеряна, - то по крайней мере хорошо выметенной Русью, без вшей, без обмана и без матерщины дома и на улице.

- Несите вон иконы...

- Подавайте метлу!

С "метлой" и "без икон" Русь - это и есть штунда.

Явление это огромно, неуловимо и повсеместно.

* * *

Штунда - не одно евангелическо-церковное явление. Штунда - это все, что делал Петр Великий, к чему он усиливался, что он работал и что ему виделось во сне; штунда - это Винавер и Милюков, это Струве и его "Освобождение"*. Если бы Петр Великий знал тогда, что она есть или возможна, знал ее образ и имя, он воскликнул бы: "Вот! вот!! Это!! Я только не умел назвать!- Это делайте и так верьте, это самое!!"

Это - вычищенные до "блеска золота" дверные ручки в Клинике Елены Павловны перед обходом профессора Явейна, "просветительные и культурные усилия" гимназии Стоюниной, весь Толстой с его "пожалуйста, все читайте Евангелие, и постоянно", и мчащийся по Сибири с эстафетами о дне прибытия и чтения лекции экс-священник Петров. Это - все "Вехи"*.

(на конверте "приглашение на выставку").

* * *

7 декабря.

Да, есть политический цинизм. П. ч. политика есть вообще цинизм. И если вложить еще трагическое сюда - слишком много чести.

(на извозчике в клинику) (о себе).

* * *

Я не думаю о царствах. П. ч. душа моя больше царства. Она вечна и божественна. А царства "так себе". (Царства - базар).

(в клинику, заворотив на Кирочную).

* * *

Через 1900 лет после Христа, из проповедников слова Его (священники) все же на десять - один порядочный, и на сто - один очень порядочный. Все же через 1900 лет попадаются изумительные. Тогда как через 50 лет после Герцена, который был тщеславен, честолюбив и вообще с недостатками, нет ни одной такой же (как Герцен), т. е. довольно несовершенной, фигуры.

Это - Революция, то - Церковь.

Как же не сказать, что она вечнее, устойчивее, а след., и внутренне ценнее Революции. Что из двух врагов, стоящих друг против друга, - Церкви и Революции - Церковь идеальнее и возвышеннее.

Что будет с Герценом через 1900 лет? - с Вольтером и Руссо, родителями Революции? Ужаснется тысяче девятисот годам самый пламенный последователь их и воскликнет:

- Еще бы какой вы срок взяли!!!- через 1900 лет, может быть, и Франции не будет, может быть, и Европа превратится в то, чем была "Атлантида", и вообще на такой срок - нечего загадывать... "Все переменится" - самое имя "революция" станет смешно, едва припоминаемо, и припоминаемо как "плытие Приама в Лациум" от царицы Дидоны* (положим).

Между тем священник, поднимая Евангелие над народом, истово говорит возгласы, с чувством необыкновенной реальности, "как бы живое еще". А диакон громогласно речет: "Вонмем". Диакон "речет" с такой силой, что стекла в окнах дрожат: как Вольтер - в Фернее*, а вовсе не как Вольтер в 1840 году, когда его уже ели мыши. И приходит мысль о всей Революции, о "всех их", что они суть снедь мышей.

Лет на 300 хватит, но не больше - пара, пыла, смысла.

Отчего же дьякон так речет, а Вольтер так угас?

И при жизни Вольтера, в его живых устах; слово не было особенно ценным. Скажите сразу, не думав, что сказал Вольтер дорогого человеку на все дни жизни в истории его? Не придумаете, не бросится в ум. А Христос: "Блаженны изгнанные правды ради". Не просто "они хорошо делают", или "нужно любить правду"*, "нужно за правду и потерпеть", - а иначе:

"Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царство небесное".

Как изваяно. И стоит 1900 лет. И простоит еще 1900 лет, и это скажет тот самый последователь Вольтера, который сказал: