Всеволод Иванов - У

- Воров вылечили?

- Каких воров? Ювелиров. Воры у них оставили. В часах-то вот тут вся загвоздка и находит-ся. Будь бы они золотые, я б и спешил, а тут, к счастью, фальшь - от силы по три рубля, всего пятнадцать целковых инвалютой.

- Невероятно!

- Чего невероятного? В нашей стране все вероятно. Невероятное, вернее,вероятное-то и началось у ворот. Выходит девица. Ясно, отвести глаза. Они люди робкие, до девиц ни разу не касались - естественно, обомлели. Она с ними поговорила.

- Правильно. Не больше.

- А ты откуда знаешь, что не больше?

- Позвольте, но во дворе, перед дверями квартиры ювелиров постоянно толкутся мальчиш-ки. Они помнят каждого свежего человека, и девицу, посетившую ювелиров, у которых никогда не бывало женщины, тем более. Про мальчишек мне доподлинно известно: я сам ходил и разговари-вал с ними.

- Не спорю. Кто знает, возможно, и я сам ходил к ним. Не была. Ясно. Да и зачем ей быть? Достаточно с нее одной беседы - поласковей - у ворот, ювелирам долго ли зачахнуть. Именно, зачахнуть, потому что они с великим трудом обмолвились мне насчет девицы и часов, после того, как я их вылечил, они поверили в мою безмолвность, да и на самом деле, чего ради я из-за пятнад-цати рублей буду их ввергать в пучину бедствия. Любопытненько.

М. Н. Синицын обожал пышные обороты. Иногда он эти пышные обороты пускал в рассказ столь изобильно, что из-за них не видно было смысла и толку, тогда следовало - хотя он спосо-бен был разозлиться и вообще оборвать рассказ - прервать его и спросить о самом главном, интересующем вас. Если вы могли умело дать понять ему ваше любопытство и уважение к его рассказу,- он забывал о пышности оборотов и смутности выражений, говорят, необходимой для современной прозы. Я спросил:

- Каким же способом вылечили вы, Синицын, ювелиров?

Он опять очертил трубкой воображаемое лицо профессора - и пронзил его чубуком.

- Они, видишь ли, полагают, что если они знают название всех болезней, так это и есть лече-нье. Дудки! Отъезжают они за границу, ну, естественно, все слухи ко мне. Думал я, думал, беру грузовичок, еду к знакомым в трест точной механики, говорю: дайте на подержанье соответствую-щие станки для ювелиров - вот, говорю, грузовик. А они хохочут: на грузовик, дескать, пятьдесят станков влезет. Отлично. Отпустили два. Возвращаюсь. Ставлю их к себе в комнату за ширмочки, иду в палату "полуспокойных". Они лежат, бедняжки, желтые, тощие, ноги в пятнах, будто собаки обкусали - и глаза в потолок, и такая на глазах скорбь, просто вздохни и помирай. Ну, я сажусь рядом и говорю: ребята, атанде. Будет, говорю, вам, ребята, валяться, как дураки, пойдемте ко мне в квартирку, водки дернем, все равно - помирать, так с водкой. Они, естественно, накидывают халатики и за мной. Дал я им перцовки - и огурцов.

- Чудовищно!

- Вот и профессор говорит: чудовищно. Конечно, чудовищно здорово, потому что они на другой день самостоятельно пошли, а еще через день раздвинул я им ширмы и говорю: действуй-те. Они мне и начали набалдашник для палки из моих чайных ложек выделывать. Красивая, брат, штука получилась. Баба голая лежит и на себя покрывало тянет, а покрывало переходит в трость. Только таскать мне и по общественному и по семейному положению невозможно такую палку. Я бабу попросил в козу переделать. Переделали.

- И они утверждают, что с девицей из подворотни разговаривали всего лишь однажды.

- Я им верю. Ты что полагаешь?

- Ведь возможно, что следующие разы они уже с нею не разговаривали, а встречались молча. Полагаю, что о молчании-то они и молчат.

Мои соображения показались М. Н. Синицыну обидными, будучи человеком справедливым, он хотя и обиделся, но сознался:

- Это я упустил. Молча? Действительно, что расскажешь, если молча? К молчанию у меня нету подхода, да и баба у меня ревнивая.

Он отошел от меня. Гости прибывали. Черпанов крутился вьюном, наливал "встречные" рюмки; помогал резать хлеб; соорудил детям, которых отправили спать, по бумажному пароходи-шку и голубю, рассказав им сказку о медведе, который в лесу объелся брусники и пришел в город лечиться и как его замучили бюрократы. Прах его знает, откуда появилась у него эта сказка, но он ее повторил и взрослым; затем устремился "обрабатывать" каждого в отдельности. Я нашел его возле чрезвычайно просто одетого человека в черной рубашке и черном, но каком-то странно опрятном пиджаке, возле полки с книгами.

- Из рабочих? - причалил к нему Черпанов.

- Здесь все из рабочих. А вы разве нет?

- Я незаконнорожденный. Но, лаконично говоря, мог бы быть и рабочим.

- Почему нет? - черный взял еще книгу, полистал и положил обратно.

- Приятно, небось, поселиться в новенькой квартире, а? Особенно для рабочего важна ван-на! Пришел, устал, двинул газ, залез, вылез. И вот, пожалуйста! - Он дернул за рукав черного.- Чистое белье. Небось, теперь с радости и не вылазишь. И правильно. Моя ванна, хочу - сижу, хочу - плюю. Баня? Баня, брат, отвратительное зрелище. Грязь, миазмы, стой в очереди.

- Чего ж, у хорошей бани приятна и очередь,- сказал черный.

- Не скажи. Придешь ты с работы грязный, вонючий, за версту от тебя пахнет...

Черный крепко побагровел и захлопнул книгу:

- Почему вонючий?

- Потому что гадкая, грязная работа. Не на Урале же ты работаешь?

- Не на Урале.

- И не в лаборатории?

- Нет, не в лаборатории.

- Чего ж нос задирать? Выжимки у вас, брат, а не заводы в Москве. Вот, к примеру, где ты работаешь?

- Я не московский.

- Из провинции?

- Не очень.

- Откуда? Не юли, брат!

- Чего мне юлить. Я торгпред...- И черный назвал один из крупнейших городов Европы.

Вместо смущения Черпанов, наоборот,- словно выкинул тут последние остатки робости. Да, ему надобно дать первый толчок, а после того он мог возделывать любую почву, обезболенно вести любые операции! Он пощупал лацкан черного пиджака, рассматривая, видимо, предыдущий разговор как начало наступления:

- Костюмчик-то у вас не отеребки. Есть у меня к вам вопрос еще из данной области. Хороши ли американские одежды?

- Не покупаем,- кратко ответил черный.- Но передают, есть хорошие.

- Второй вопрос: драгоценности американцы любят? И что же, разводят у себя их или пренебрегают? Какие драгоценности? Ну там золото, камни в оправе или что монументальное на голову. Так, чтобы которое потверже на ощупь.

- Любят.

- И подвоз любят?

- И подвоз и привоз.

- Приятно, приятно. А насчет ванны я тебя, брат, разыграл.

Черпанов подхватил меня под руку. Я хотя и занят был своими мыслями, все же предупредил его, чтобы он не очень надеялся встретить здесь таких жидких и поддающихся обольщению людей, вроде Жаворонкова.

Черпанов попробовал посидеть на одном из приглянувшихся ему стульев. Покатался, потро-гал ножки - и пересел: