Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

— Дрянь мы! воскликнулъ съ негодованіемъ Уральцевъ. Я презираю тебя за то, что ты высказываешь подобныя мысли, и презираю себя самого за то, что не владѣю дерзостью самоотверженно спасти свою родину!

Иванъ Павловичъ круто повернулся отъ своего друга и оставилъ его одного въ глухомъ мѣстѣ парка.

Онъ шелъ въ раздумьи, и очнулся тогда, когда услышалъ впереди чьи-то шаги и тихіе голоса разговаривающихъ. Уральцевъ свернулъ съ дорожки и всталъ за деревомъ. Мимо него проходили Наташа и Кочубовскій.

Княжна говорила:

— Я васъ никогда не видала такимъ веселымъ, какъ сегодня. Что съ вами?

— И вы, княжна, спрашиваете, что со мной? Во-первыхъ, нынче день вашихъ именинъ, который составляетъ праздникъ для всѣхъ вашихъ поклонниковъ, въ томъ числѣ и для меня. Во-вторыхъ… ну, пока я ничего не скажу, а въ концѣ вечера вы узнаете все.

— Что все? Можетъ-быть, что-нибудь непріятное?

— Какъ для кого. Въ жизни всегда одни плачутъ, а другіе радуются.

— Не понимаю васъ. Вы говорите загадками.

Въ голосѣ Наташи послышалось раздраженіе, а Адамъ Казиміровичъ старался ее успокоить.

— Полноте, княжна, произнесъ онъ. Не будемъ заглядывать впередъ. Мнѣ такъ хорошо теперь, что я навѣкъ сохраню воспоминаніе объ этой минутѣ.

Лицо Наташи вспыхнуло, но окружающая мгла ея не выдала. Она совладала съ собой и невиннымъ тономъ проговорила:

— Да, здѣсь очень, очень хорошо, но мы далеко зашли отъ дома. Меня будутъ искать. Вернемтесь назадъ.

Бесѣдующіе молчаливо прослѣдовали во второй разъ мимо Ивана Павловича. Онъ вышелъ изъ-за деревьевъ только тогда, когда совершенно замерли шаги молодой Опочиньевой и ея спутника.

Прошелъ Драницынъ, дымя усиленно своею папиросой. Но другъ не хотѣлъ узнать своего друга. Подслушанный Уральцевымъ случайно разговоръ давалъ ему богатый матеріалъ для размышленія.

«Тутъ, несомнѣнно, разыгрывается романъ», думалъ онъ, «романъ въ самомъ началѣ; онъ не доживетъ до завтрашняго дня. Кочубовскій самъ себя осудилъ на погибель. Княжна еще не уяснила своихъ чувствъ къ нему. Въ противномъ случаѣ, она отвѣтила бы ему иначе. А онъ любитъ, или только такъ играетъ своими чувствами? Нѣтъ, онъ не любитъ. Любовь сказалась бы въ борьбѣ его съ патріотическими увлеченіями. А его голосъ не дрогнулъ при намекѣ на то, что должно произойти въ сегодняшнюю ночь. Натура поляка эгоистична и не подходитъ къ семьѣ Опочиньевыхъ. Цѣлая пропасть лежитъ между нею и Кочубовскимъ».

Нашъ ученый продолжалъ двигаться по парку медленно. Вдали замелькали торжествующіе огни, изъ оконъ дома неслись мелодичные звуки вальса «Il bacio», а профессоръ продолжалъ свою тяжелую думу:

«Ну, какъ сердце княжны не глубоко ранено? Не попробовать ли мнѣ тамъ завоевать маленькое мѣстечко? Усталому путнику можно и отдохнуть. Книги, книги и книги! Хороши онѣ, потому что увлекаютъ мозгъ въ такія дебри научныхъ изысканій, въ которыя погружаешься, какъ въ океанъ, и видишь въ немъ все новыя и невиданныя сокровища. Но владѣть этими сокровищами, забывая другіе законы жизни, невозможно. Жизнь тебѣ предъявитъ свои требованія. Черезъ сердце она тебя спроситъ: дай и мнѣ свою долю пищи. И давай!»

Уральцевъ очутился у пруда, въ полосѣ, сіяющей свѣтомъ и радостью. Звуки оркестра сливались съ говоромъ и смѣхомъ сотни голосовъ. А съ прозрачной вышины глядѣла на ликующій людъ луна, точно блѣдный призракъ, явившійся смутить общее веселье и оторопѣло остановившійся на одномъ мѣстѣ.

По обширной залѣ, освѣщенной висячими люстрами и боковыми жирандолями, пары неслись и кружились въ вихрѣ разгорающейся мазурки. Бились усиленнѣе сердца молодежи; пожилые люди вздыхали, точно кузнечные мѣха. Толпа была наэлектризована и безсознательно куда-то неслась. Наташа, одѣтая въ газовое платье цвѣта vert-pomme, имѣя на головѣ и на груди вѣтки живыхъ ландышей, напоминала собою юную фею, порхающую плавно по цвѣтному паркету стариннаго замка. Ея головка то склонялась къ плечу ея кавалера, то кокетливо закидывалась назадъ, томясь въ неизъяснимомъ восторгѣ. Адамъ Казиміровичъ горячился, какъ конь, закусившій удила и вдобавокъ подхлестанный своимъ сѣдокомъ. Онъ стукалъ каблуками, звенѣлъ шпорами, подпрыгивалъ отъ полу, какъ резиновый мячикъ, рвался неудержимо впередъ, увлекая за собой вдохновенную Наташу и всѣхъ танцующихъ. Его фантазія была неутомима. Онъ создавалъ такія фигуры, такія положенія, которыя поражали своею картинностью, неожиданностью и изяществомъ выполненія. Вотъ, онъ стоитъ посрединѣ пляшущаго люда съ головой, поднятою кверху, съ кружевнымъ платкомъ, развѣвающимся въ воздухѣ. Прошелъ мигъ, и панъ уже очутился съ своею дамой въ концѣ залы, стоялъ передъ ней на колѣняхъ, жадно ловилъ ея горячій взоръ, а она, какъ мотылекъ, трепетно вертѣлась вокругъ своего огонька. И еще прошелъ мигъ. Панъ несся побѣдоносно съ величавымъ видомъ въ первой парѣ съ Наташей мимо толпы, удивленно слѣдившей за его движеніями. Его стройный станъ изгибался змѣей то направо, то налѣво. Его дама, точно лебедка, покорно плыла за нимъ и вдругъ, по его волѣ, кидалась въ его объятія и кружилась въ такомъ вихрѣ, въ которомъ, какъ-будто, мелькало одно недѣлимое цѣлое. Но всему бываетъ конецъ. Звуки мазурки замерли, и толпа очнулась, какъ отъ кошмара. Она разбрелась по княжескимъ комнатамъ и террасамъ, или спустилась къ пруду, съ котораго въ небо поднялось нѣсколько сигнальныхъ ракетъ.

На балконѣ измученнаго Кочубовскаго обступили мужчины, они поздравляли его съ бальнымъ успѣхомъ. Подошелъ къ нему старикъ Опочиньевъ.

— Ну, фендрикъ, проговорилъ онъ, много я видѣлъ ловкихъ поляковъ, танцевавшихъ мазурку, а такого, какъ ты, не видалъ. Исполать тебѣ!

Адамъ Казиміровичъ, весь сіяющій, почтительно поклонился князю и успѣлъ ему шепнуть:

— Мнѣ необходимо вамъ сообщить нѣчто важное.

Опочиньевъ и Кочубовскій прошли въ одну изъ отдаленныхъ комнатъ дома. Въ ней никого не было. Этапный офицеръ, отбросивъ всякія церемоніи, не далъ Виктору Никитичу произнести ни одного слова, а сунулъ проворно въ его правую руку запечатанный пакетъ. При этомъ онъ замѣтилъ:

— Должно-быть, письмо «отъ нея». На немъ значится штемпель: Ломжа. Но, ваше сіятельство, дадите мнѣ слово, что письмо вы распечатаете не раньше, какъ наступитъ часъ ночи.

Генералъ удивленно взглянулъ на Кочубовскаго.

— Даю слово. Но что же это значитъ?

Офицеръ, молча, пожалъ плечами.

Письмо было спрятано княземъ въ боковой карманъ сюртука. Онъ возвратился на террасу въ то время, когда вспыхнулъ Наташинъ вензель, утопавшій въ пышныхъ гирляндахъ цвѣтовъ. Вмѣстѣ съ его появленіемъ, тысячи бураковъ взлетѣли на воздухъ, какъ змѣи, шипя и бороздя темное пространство августовской ночи. Музыка играла тушъ. Кавалеры съ бокалами шампанскаго тѣснились около Наташи. Раздались голоса, требовавшіе, чтобы было выпито и за ея кавалера.