Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

— Валяй на Георгія!

Шагахъ въ двадцати отъ храбраго офицера упала бомба и осколками взрыла окружающую мѣстность. Раздались стоны, а колеса орудія были подбиты. Топтыгинъ спасся, благодаря защитѣ, оказанной орудіемъ. Не успѣли офицеръ и команда оправиться отъ приключившагося событія, какъ вдали показались летѣвшіе, какъ вихрь, непріятельскіе уланы. Они, видимо, имѣли цѣлью захватить бездѣйствовавшее орудіе. Но молодой поручикъ не струсилъ. Онъ скомандовалъ: «Ребята, ко мнѣ!» И, окруженный вѣрными солдатами, бодро ожидалъ скачущаго врага. Послѣдняго отдѣляло отъ Топтыгина пространство саженъ въ пятьдесятъ, какъ картечь другихъ русскихъ орудій раздѣлила польскую конницу. Мгновенно она повернула коней назадъ, оставивъ на мѣстѣ нѣсколько десятковъ всадниковъ. Въ числѣ ихъ было два офицера. Одинъ изъ нихъ лежалъ на полѣ мертвый, а другой раненый въ ногу. Степанъ Спиридоновичъ съ ужасомъ узналъ въ немъ своего однокашника Ф. Блѣдный, дрожащій отъ гнѣва, онъ наклонился надъ плѣнникомъ и по-французски произнесъ:

— Узнаешь меня, презрѣнный негодяй? Бери мой револьверъ! Искупи по-кадетски свое преступленіе! Въ противномъ случаѣ, ты самъ знаешь, что тебя ожидаетъ!

Ф. застрѣлился. Топтыгинъ поцѣловалъ въ лобъ несчастнаго юношу и утеръ катившуюся по лицу слезу. Потомъ онъ обратился къ солдатамъ съ такими словами:

— Ребята! Похороните его и помолитесь за него. Это мой товарищъ по воспитанію, но… онъ изъ поляковъ.

Топтыгинъ не смѣлъ заронить даже мысли въ душу нашего простого воина о томъ, что офицеръ русскаго происхожденія могъ быть измѣнникомъ предъ своимъ монархомъ. Всегда и во всемъ Степанъ Спиридоновичъ былъ вѣренъ себѣ. Онъ не отличался въ обыкновенной жизни ни бойкостью рѣчи, ни энергичностью поступковъ. Но, если обстоятельства выдвигали его на сцену, какъ дѣятеля, онъ не трусилъ, совершалъ даже подвигъ, не подозрѣвая его величія. Вотъ, что съ нимъ произошло уже въ то время, когда онъ находился въ капитанскомъ чинѣ и былъ непосредственнымъ помощникомъ своего батарейнаго командира. У послѣдняго жена любила кокетничать. Обладая молодостью, красотой, образованіемъ, она вертѣла головы военной молодежи, ее окружавшей. Нина Александровна Кривобоцкая не любила мямлей, равнодушныхъ къ жизненнымъ удовольствіямъ. Одинъ ихъ видъ ее раздражалъ, и она злорадно нападала на такого мямлю, тормошила его, требовала его присутствія при своей особѣ. Въ ея батареѣ мямлей былъ Топтыгинъ. Когда онъ находился въ мелкихъ чинахъ, Кривобоцкая мало обращала на него вниманія. Когда же Степанъ Спиридоновичъ сдѣлался капитаномъ и старшимъ офицеромъ въ батареѣ, то ему невольно пришлось чаще видѣться съ полковникомъ. Супруга полковника не могла переносить равнодушія къ себѣ перваго мужняго подчиненнаго. Всѣ удары очарованія были ею направлены на него. У Кривобоцкихъ готовились любимыя блюда Степана Спиридоновича. Даже гречневая каша, которую Нина Александровна не допускала прежде на свой столъ, теперь пріобрѣла въ ея глазахъ уваженіе. Топтыгинъ привыкъ къ кашѣ въ кадетскомъ корпусѣ, а въ зрѣлыхъ лѣтахъ увѣрялъ, что она способствуетъ уничтоженію желудочнаго катарра. Онъ почиталъ также «картофель въ мундирѣ», т.-е. испеченный, но оставленный въ оболочкѣ. И картофель занималъ почетное мѣсто на обѣдахъ Кривобоцкихъ. Такое утонченное вниманіе женщины не могло не пробить брешь въ суровомъ капитанскомъ сердцѣ. Топтыгинъ сталъ задумываться, чаще, и, какъ бы, мимолетно, заглядывать въ лицо командирши. Боже, какое блаженство обѣщали ея глаза! Томные, нѣсколько прищуренные, они тянули къ себѣ встрѣчные взоры съ такою же силой, съ какою Медуза взглядомъ превращала въ камни людей. Но Степанъ Спиридоновичъ боролся съ тайною страстью. Ни словомъ, ни поступкомъ, ни жестомъ онъ не выдавалъ своей любви. Только одна подушка его, перевернутая безконечное число разъ въ безсонныя ночи, знала, что чувствовалъ, что переживалъ ея хозяинъ. Топтыгинъ рѣшилъ какъ-то не посѣщать Кривобоцкихъ, отговариваясь болѣзнью. И что же? Онъ получилъ надушенную записочку, въ которой сообщалось, чтобы онъ обѣдъ не готовилъ у себя дома, что ему кушанья будутъ присылаться отъ полковника. Мало того, въ осенній вечеръ, когда капитанъ сидѣлъ задумчиво передъ самоваромъ въ халатѣ, сшитомъ въ прапорщичьемъ чинѣ, въ кабинетъ вбѣжалъ деньщикъ съ крикомъ:

— Вашескородіе! командирша изволила пожаловать!

Лучезарная, какъ майское утро, прозрачная, какъ мечта прелестной дѣвушки, въ дверяхъ залы показалась Нина Александровна; Степанъ Спиридоновичъ еще не опомнился отъ слышанныхъ словъ, какъ его голова уже была обхвачена тоненькими, ароматными ручками.

— Что, не ожидали? Такъ поступаетъ женщина, которая любитъ! — Топтыгинъ почувствовалъ на щекѣ поцѣлуй. Глядя на чудное созданіе, находившееся къ нему такъ близко, бывшее въ его неограниченной власти, капитанъ дрожалъ, какъ листъ. Но вотъ онъ поднялся на ноги, отстранилъ отъ себя молодую женщину, и, задыхаясь, произнесъ:

— Перестаньте! Ужели вы думаете, что я повѣрю вашимъ словамъ? Люблю я васъ, а не вы! Вы это хорошо и давно знали, хотя я никогда не подавалъ повода вамъ жаловаться на мои неумѣстныя чувства. Я таю ихъ въ себѣ и ясно понимаю, что вы никого любить не можете. Но вы не выносите равнодушія къ себѣ мужчинъ. Васъ привело ко мнѣ оскорбленное самолюбіе. Вамъ нужно покорить открыто меня, чтобъ удовлетворить своему уязвленному чувству. Нина Александровна, я не игрушка! Мнѣ мало страсти, которою вы могли бы меня подарить. О, я люблю не такъ! Всю мою жизнь, все сердце, измученное многолѣтнимъ одиночествомъ, я отдамъ той, которая скажетъ мнѣ искренно, задушевно и просто: я люблю тебя! Такой женщины я не встрѣчалъ. Вы же, возбудивши мою любовь, всегда останетесь легкою, порхающею бабочкой. Я сознаю это и не желаю соединить свою судьбу съ вашею. Кромѣ того, есть еще важное обстоятельство, сдерживающее мои чувства: вашъ мужъ. Я не понимаю измѣны людямъ, оказывающимъ мнѣ довѣріе. И теперь я застрѣлился бы, еслибъ обманулъ расположеніе къ себѣ вашего почтеннаго супруга. Нина Александровна! Покорнѣйше прошу васъ оставить въ покоѣ капитана Топтыгина!

Степанъ Спиридоновичъ повернулся и хотѣлъ выйти изъ кабинета, какъ сзади его раздался странный, громкій хохотъ. Смѣялась Кривобоцкая и кричала:

— Топтыгинъ, остановитесь! Я, кажется, недурно разыграла придуманную мною комедію? Ее слѣдовало вести и дальше въ томъ же родѣ, а не переходить къ серьезной драмѣ. Впрочемъ, вы мнѣ дали хорошій урокъ. Я рисковала, притворившись въ васъ влюбленною, и благодарю васъ за то, что вы оказались тверды и холодны, какъ гранитъ. Вы — благородный человѣкъ, Степанъ Спиридоновичъ, и я перестаю съ вами кокетничать. Скажу болѣе: я недостойна васъ, и прошу извинить мою глупую шутку. Нина Александровна хотѣла протянуть руку капитану, но остановилась на полдорогѣ къ нему. Топтыгинъ стоялъ, упершись головой въ дверной косякъ. Онъ рыдалъ, все тѣло его вздрагивало отъ охватившаго его волненія.