Олег Давыдов - Побег. Роман в шести частях

– Не кощунствуй, – сказала женщина и исчезла, оставив у меня в руке перчатку.

Я сунул перчатку (мужскую, заметим, перчатку) в карман, вздохнул, (мое свидание отменялось), – вздохнул и пошел, чувствуя себя совершенно несчастным, – несчастным потому, что несчастьем называется лишенность желаемого и желание невозможного.

А не зайти ли к Лапшиной? – она хоть размерами напоминает мою червонную страсть. О, Лапшина чудовищна! – свернувшись калачиком, я мог бы легко поместиться в ее монструозном тазу, стоящем на телеграфных столбах. Однако выше пояса эта женщина очень изящна, если не обращать внимания на топорные черты широкого, как поднос, лица: страшный орлиный нос; вишневое желе губ; глаза, как у каракатицы; черные конские волосы, перекрашенные в белый цвет; усы; бороду и голос резкий, как сирена океанского лайнера.

И все же она мне нравится – я люблю чувствовать себя козявочкой, копошащейся среди гор, а она любит козявочку, ползающую по ней. Иногда бывает страшно: я вспоминаю судьбу бедных паучков, которыми их подруги закусывают после оплодотворения. Но нет, – успокаиваю я себя, – Лапшина, конечно, способна на это, но никогда не сделает. Ведь я излечил ее от эрозии матки, ведь семя мое обладает бесценными свойствами – настоящий жизненный эликсир, медикамент, философский камень. Нет, Лапшина меня никогда не съест; где она еще возьмет такого забавного паучка? – паучка с такой философской спермой, славного паучка-целителя.

Я взял такси и поехал.

Было написано: «Стучите», – и я постучал. Никто не отозвался. Тогда (не возвращаться же!) я открыл замок – это раз плюнуть! – и очутился в прихожей.

Но стойте! – По-рассеянности опять, кажется, не туда попал? Уйти? – но в этот миг из комнаты порхнул мне на плечо крупный попугай.

– Сию минуточку! – крикнул он и щипнул меня за ухо. Я махнул рукой, чуть не пришиб его – растерянная птица отправилась оправляться на карниз.

Интересно! – и я прошел в комнаты. Из-под дивана выглянул роскошный дымчато-серый кот и тут же спрятался. Повсюду: на столах, стульях, кресле, диване, даже на полу были разбросаны женские тряпки. Стоял удушливо-терпкий дух: духи, табак, дихлофос, черемуха. Я спешил. Заглянул в другую комнату – это спальня! – огромная кровать, старинная сабля над ней, и тот же беспорядок. Пора уходить, и тут я подумал, что неплохо было бы прежде, извините, пописать, – подумал и двинулся на поиски сортира.

За первой дверью, которую я открыл, оказалась ванна… до краев наполненная пеной, из которой торчала мокрая женская голова. Я вскоре увижу и тело, читатель!

Но пока мы глядим друг на друга…

– Нехорошо вы себя ведете, молодой человек.

– Да, видите ли, дверь была открыта…

– Ах, да что ж вы стоите?!

– А что же мне делать?

– Что-нибудь!

Я шагнул к ней. Она усмехнулась:

– Вы не так меня поняли…

– ?

– Ну, выйдите на минуту – какой-то вы странный…

Я вышел.

– Сию минуточку, – крикнул попугай, слетая мне на голову.

– Балда, – сказал я и вернулся назад, ибо… это была (я ведь сразу узнал) – не Лапшина, не думай, читатель, – это была червонная дама . Стоя в рост, она вытиралась. Не без того: сделала безнадежную попытку прикрыться, но разве укроешься при таких телесах?

– В чем дело?

– Минута прошла, – отвечал я, вынув часы из кармана.

– Какая пунктуальность! – вы всегда так точны?

– Я не точен, но нетерпелив.

– Ах-ах-ах! Скажите на милость! – «он нетерпелив». Да на что вы рассчитываете? А? За кого меня принимаете?.. «Не точен»…

Черт возьми, почему же она меня не узнает? Обиделась, что ли? – и я начал:

– Вы… я бу…

– Да вы что?!

– …я будто бы знаком с вами? – сказал я нерешительно.

– Нет, что вы…

Я пожал плечами: она не врала, но все мне здесь было неясно.

– Нет? – тогда я просто потерял голову…

– Поищите ее в другом месте.

– Она здесь, под ванной. – Читатель, я балагурю от смущения.

– Ничего, вам без головы-то лучше.

– На ней остались мои глаза.

– Я их уже не стесняюсь.

– Так я могу остаться?

– Оставайтесь – я ухожу!

И она вышла, накидывая купальный халат. Я за ней. Она спросила:

– А скажите, зачем вы, собственно, сюда пришли? Вы ведь не вор?

– Да, как вам сказать, – ответил я, подходя к столу. На нем лежало распечатанное письмо. Я прочитал имя адресата: «Марине Стефанне Щекотихиной».

Читатель, стой!!! – не верь ни единому слову! – ведь я увидел ее вовсе не в ванне…

Где? – а куда я направлялся, читатель, ты помнишь?.. Вот именно! – там.

Мария Стефанна сидела с сосредоточенным от внутреннего напряжения лицом, выкатив глаза в пространство, и с губ ее готов был сорваться мучительно-сладостный стон. Она распространяла амбре. Мне показалось даже, что она нетерпеливо перебирает бедрами, словно бы присела на златоглавый фаллос Ивана Великого.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, вы заставляете ждать, – отвечала она, вставая.

– Я точен – ровно семь.

– Ладно, мог и пораньше прийти, – сказала она, и мы вышли из метро.

Но ужели же все это правда? – думал я, когда мы под руку шли к ней домой, – неужели действительно есть эта неземная цивилизация и богиня ее небосклона? Неужели я тоже?.. Черт возьми! – вот как шествуют рядом Меркурий с Венерой. Но теперь мне придется просить, хлопотать за звездного странника, влюбившегося в земную девушку, – как он ловко, хитрец, подсунул мне в электричке Марину Стефанну и все остальное… – зачем? – и главное: если мы боги, то почему? В чем наша божественность? Почему все-таки бог я, а не, скажем, Марлинский?

Почему? – да потому, что Марлинский всегда знает: где сон, а где явь.

Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка, счастливая бабочка, которая радуется, что достигла исполнения желаний и которая не знает, что она Чжуан Чжоу. Внезапно он проснулся и тогда с испугом увидел, что он Чжуан Чжоу. Неизвестно, Чжуан Чжоу снилось, что он бабочка, или же бабочке снилось, что она Чжуан Чжоу. А ведь между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, существует различие. Это называется превращением вещей.

Но большинство отличает сон от яви, ибо есть момент пробуждения, – между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, существует отличие, а вот я не всегда знаю это, напротив, слишком часто путаюсь.

Здесь ты скажешь:

– Я тоже часто не различаю, где что, особенно, если пьян или под наркозом, – значит, я бог?

И тогда я отвечу, что это вполне вероятно, но вот твой сосед по квартире: о нем ты не можешь того же сказать – ведь это тебе неизвестно.

Но есть и второе условие: ты должен быть избран. Не из всякого дерева можно вырезать Меркурия, не все из людей, обладающих замечательным свойством неразличения границ, – есть боги. Нет! – богов не так много, а остальные (из тех, кто мог богом стать) не боги, а шизофреники, мой бредовый читатель. Много званых, да мало избранных.