Александр Давыдов - Воспоминания

Зимой, когда выпадал снег и умолкал "шум колеса", улицы погружались в тишину, поражавшую привыкшее к летнему шуму ухо. От выпавшего снега в комнатах становилось светло, и так приятно было слышать скрип снега под ногами прохожих и треск дров в голландских печах. Каким удовольствием было для нас, мальчиков, ехать в санках на резвом рысаке, по хорошо укатанному санному пути. Казалось, (56) что летишь по воздуху, и какая гордость охватывала нас, когда мы обгоняли другую "одиночку" с сидевшим в ней толстым купцом. А когда во время прогулки мы шли по Немецкой улице, где были магазины и лавки, как вкусно пахло в теплые дни от бакалейных торговель, когда их двери на скрипучих веревочных блоках открывались, чтоб пропустить покупателя. Особенно красочны были трактиры, помещавшиеся преимущественно в небольших отдельных деревянных домиках с зелеными вывесками, на которых золотыми буквами были написаны такие забавные названия, как "Не унывай", "На Перепутьи" и т. п... Через их замерзшие окна можно было видеть сидевших за столами лавочников, распивающих "в прикуску" нескончаемые "пары чаю", или легковых и ломовых извозчиков, запивающих "мерзавчиком" яичницу с колбасой. Иногда дверь с шумом открывалась, и из нее, одетые в белом и опоясанные малиновым пояском, с заткнутой за ним записной книжкой в клеенчатом переплете, "половые" выбрасывали подвыпившего фабричного или мастерового. Часто из трактира доносились раскаты драки и слышалась отвратительная брань; появлялся городовой, а иногда и околоточный, и целая компания пьяных "гостей" отправлялась под эскортом полиции в ближайший участок, где ее держали до вытрезвления, а затем отпускали с миром, не подвергая никакому наказанию. Лишь в случаях, когда особенно буйный пьяница не подчинялся представителю власти и оказывал сопротивление, городовые применяли к нему "отеческое внушение", но этим дело и ограничивалось.

Гороховое Поле было, главным образом, населено мещанами, рабочими, мастеровыми, мелкими чиновниками, лавочниками, лабазниками и учителями, преподававшими в учебных заведениях, о которых я упомянул выше. Много было и духовенства, т. к., как известно, Москва в то время изобиловала церквами. которых было в ней "сорок сороков". Все эти люди жили своими мелкими интересами, редко бывая, как говорили тогда, в городе и "гром витиев" и "шум словесной войны" почти не доходил до них. Жизнь текла мирно и спокойно, и событиями в ней были лишь свадьбы и похороны, поглазеть на которые сбегались толпой соседи. Особенно привлекательны были военные похороны, на которые наряжались (57) войсковые части с оркестром музыки. Из этих похорон самыми интересными были генеральские, т. к. на них наряд войск был от трех родов оружия: пехоты, кавалерии и артиллерии. На свадьбах в толпе говорилось не столько о красоте невесты, сколько о размере ее приданого и в чем оно состояло. О женихе же говорили, хваля его, что он трезвый человек и, наверное, бить жену не будет.

Хороша была московская зима, но московская весна не уступала ей в прелести. Правда, она часто приходила поздно и заставляла себя долго ждать, правда и то, что борьба ее с зимой была нелегкая и часто дело не обходилось без того, что зиме удавалось приостановить на короткое время ее торжественное шествие. Зато когда победа была за ней обеспечена, в какой красе и силе она устанавливалась. Для нас, мальчиков, весна обладала особой прелестью: ее приход значил близость окончания учебного года и наступления вакаций, а с ними и переезда в деревню. Уже с 9-го марта (ст. ст.), когда в булочных начинали продавать особые витые хлебцы с птичьими головками, называемые "жаворонками", мы с нетерпением начинали ждать весны. Ее приход был сначала медленный. На улицах еще стоял санный путь, портящийся с каждым днем. По ночам еще морозило, но днем воздух был уже мягким. Так хотелось поскорее скинуть тяжелое зимнее платье и обновить легкое, весеннее. И вот, наконец, на улицы выходили полчища дворников, вооруженные кирками и лопатами, выезжали одноконные розвальни и закипала работа по уборке снега. В три дня должна была быть сделана, так называемая тогда, " весна Власовского", известного московского полицмейстера. Булыжная мостовая освобождалась от зимнего покрова, и, о радость, по улице с шумом проезжала первая извозчичья пролетка. Сколько было наблюдений через все еще двойные рамы, сколько разговоров о том, закладывать ли сани или коляску.

(58)

РАЗУМОВСКИЙ И СЕМЬЯ ЛИВЕН...

В конце Гороховой улицы, вблизи небольшой площади, пред церковью Вознесения, стоял в описываемое мною время, утопая в окружающих его садах, бывший дворец Елисаветинского вельможи графа Разумовского. Мне пришлось прожить в этом дворце только короткое время, и я запомнил лишь его внешний вид,. Помню большое кирпичное красное здание, с широким двором на улицу, в глубине которого был парадный подъезд. Помню террасу, выходящую в парк, покрытую цветами, помню большой парк, доходящий до Яузы, с большими котлованами, в которых раньше были пруды. Во внутренней части дворца я помню лишь залу в нашей квартире и церковь - ту самую, в которой Наташа Ростова коленопреклоненно слушала молитву о даровании победы русской армии и переживала впервые патриотические чувства.

В этот дворец меня и моих братьев привезла в 1884 году из Тамбова мать. В то время в нем помещалось Малолетнее Отделение Московского Николаевского Института, начальницей которого была моя тетка, незамужняя, старшая сестра моей матери, свет. княжна Елена Александровна Ливен. С момента переезда нашего в Москву начался первый период моей жизни, прошедшей всецело в атмосфере семьи Ливен, а потому я должен в. моем рассказе сначала остановиться на этой семье.

Род Ливенов ведет свое начало от старшины племени ли-вов Каупо, принявшего христианство в 1186 году. В дворянском достоинстве он был утвержден папой Целестином 3-им в Авиньоне в 1202 году. Первым стал носить фамилию Ливен его внук Николай Рейнбольд Ливен, бывший в 1653 году Эзельским губернатором, - был возведен вместе с братом (60) Берендсом-Оттоном в баронское достоинство. Сын этого последнего был другом шведского короля Карла XII-го и сопутствовал ему в походах. Потомок Рейнгольда Ливена, Иоган-Христофор, именовавшийся по-русски Иваном Романовичем, был при Екатерине II губернатором в Архангельске. При этой императрице начинается близость семьи Ливен к дому Романовых, которая продолжалась до конца его царствования.

В 1783 году императрица Екатерина II искала воспитательницу для своих внучек - дочерей вел. кн. Павла Петровича и его двух младших сыновей Константина и Николая. По рекомендации Рижского генерал-губернатора Брауна, она предложила это место баронессе Шарлотте Карловне Ливен, урожденной фон Гаугребен, потерявшей мужа, генерал-майора Отто-Гейнриха Ливен в 1781 году. Баронесса Ш. К. Ливен обладала скудными средствами и жила в Митаве, воспитывая сыновей. Эрнест Додэ в своей книге о кн. Дарье Христофоровне Ливен (La vie dune Ambassadrice) говорит, что когда Браун посетил бар. Ш. К. Ливен, чтобы передать ей приглашение императриц, он нашел ее в бедной обстановке, а детей ее - бегающих босиком.